Да. Непонятно.
Нужно думать быстрее и работать быстрее, а он тянет и тянет
волынку. Между прочим, это его первое дело в том серьезном учреждении, куда его
перевели из сафоновского райотдела, и провалить его было бы очень нежелательно.
Хоть он и не собирался в министры, но прослыть в управлении лопухом и
непрофессионалом ему не хотелось. Бумаги он забросил, стыдно полковнику на
глаза показаться.
Итак, Арнольд Шеффер, Дина Больц, “Кошка на радиаторе” и
Димочка Лазаренко.
Попробуем зайти с этой стороны. Тем более что все равно
заходить неоткуда.
* * *
Дверь ему открыла сухопарая личность неопределенного
возраста в глухом черном свитере и черных же брюках. У нее были седые,
неопрятно постриженные волосы с воткнутой коричневой гребенкой, в желтых
пальцах — дымящаяся папироса. Весь ее облик напоминал отчего-то Фанни Каплан,
какой ее показывали в фильме “Ленин в октябре”.
— Вы кто? — даже не спросила, а странно прокаркала она. — Вы
из художественной комиссии?
Никоненко моментально согласился, что он из художественной
комиссии. Очень хорошо. Пусть будет комиссия. Ему даже выдумывать ничего не
пришлось.
— Когда вам надоест таскаться? В прошлый раз приходили, до
этого приходили, я же сказала, что не отдам ничего, пока завещание не вступит в
силу! Тогда приходите и забирайте все! Раз Арни так решил. Только это все
обман, и я докажу, что это обман! У меня, слава богу, еще есть мозги!
В этом Никоненко усомнился, едва ее увидев, но вслух
высказывать ничего не стал.
— Проходите, — злобно пригласила она, — хотя, будь моя воля,
я бы спустила вас с лестницы!
— Меня? — поразился Никоненко, с опаской продвигаясь внутрь
полутемной прихожей, заставленной и заваленной настолько, что сразу невозможно
было понять, что происходит — переезд? эвакуация? воздушная тревога?
— Вас, вас, голубчик, — с наслаждением прокаркала “Фанни” и
пустила ему в лицо струю вонючего желтого дыма. Даже привычный к разного рода
дымам капитан Никоненко невольно отшатнулся и глупо помахал рукой перед носом,
разгоняя едкое облако. “Фанни” захохотала зловещим смехом и пошла вперед,
больно толкнув его костлявым плечом. Понимая, что без нее он ни за что не
выберется из нагромождения каких-то комодов, досок, вешалок, рам, тряпок,
наваленных прямо на полу, капитан дернулся за ней, ударился о шкаф, и на голову
ему съехала целая гора пыльных папок. Бумаги разлетелись, от пыли запершило в
горле, Никоненко выругался тихо, но отчетливо. Хозяйка даже не оглянулась.
Перешагнув через бумаги — собирать их все равно не было
никакого смысла, — Никоненко следом за удаляющейся спиной свернул за какой-то
угол и оказался в громадной кухне с единственным окном, упиравшимся в грязную
желтую стену соседнего дома.
В кухне переезд, эвакуация или конец света обретали масштабы
катастрофы. На древней плите изнемогал военных времен алюминиевый чайник. Пар
из него даже не шел и не валил, а тек непрерывной широкой струей. В раковину,
прямо в середину посудной горы, била из крана горячая вода, и затоптанный
линолеум был весь залит — очевидно, перед приходом капитана “Фанни” занималась
хозяйственными делами. Грязная посуда была везде — на столе, на буфете, на
широченном каменном подоконнике, на плите, даже на полу у двери стояла стопка
грязных тарелок с присохшей едой. Вдоль стены лежали занозистые, неструганые
доски, а на них почему-то стояли мужские ботинки. Пакет с мусором висел на
ручке холодильника и вонял невыносимо. Кошка сидела в центре стола, покрытого
изрезанной клеенкой, и невозмутимо вылизывала ногу.
“Фанни” решительно прошествовала к раковине и завернула
кран, решив, очевидно, что домашние дела подождут. Поскользнувшись на мокром и
скользком линолеуме, она схватилась за клеенку. Клеенка поехала, с нее
посыпались чашки. “Фанни” с некоторым удивлением посмотрела себе под ноги,
подобрала две и вернула на стол. Уселась, подхватила кошку и устроила ее у себя
на коленях.
— Ну что же вы? — спросила она у капитана. — Идите!
— Куда? — не понял он.
— В мастерскую, куда же еще! — фыркнула “Фанни” и закурила
очередную папиросу. — Вы же пришли, чтобы посмотреть картины Арни.
— Д-да, — согласился Никоненко, вспомнив, что он из
художественной комиссии, — а вы кто?
Она посмотрела подозрительно, вытянув тощую желтую шею.
— Вы что, — с луны свалились? Я сестра Арни.
— Как вас зовут?
Она вновь презрительно фыркнула, на этот раз неудачно — дым
попал ей в горло, и она долго и надсадно кашляла. Кошка смотрела на нее
брезгливо, но не уходила. Жалела, что ли?
— Меня зовут Инесса Шеффер, можно подумать, что вы не
знаете!
Оказывается, она не Фанни Каплан, а Инесса Арманд. Вполне
достойные друг друга персонажи.
— Мой брат умер, и теперь меня пытаются ограбить. Но вы еще
пожалеете, что затеяли все это!
— Мы — это кто? — спросил Никоненко, с опаской пристраиваясь
на забрызганную чем-то жирным табуретку.
— Вы все! — гаркнула Инесса. — Все прохиндеи и жулики,
которым Арни завещал свои картины! Я отдала ему всю жизнь, я вырастила его, я
была рядом с ним в самые трудные времена, и вот его благодарность — он не
оставил мне ничего. Ни-че-го!
— Как — совсем ничего? — перепугался “Федор Иванович
Анискин”.
— Только квартиру и десяток картин! И это после всего, что я
для него сделала! Я отказалась от личной жизни, я ухаживала за ним, я не
пустила на порог идиотку, на которой он женился, а он так поступил со мной!
— Десяток картин — это мало? — спросил Никоненко.
— Ну, знаете! — Инесса зловеще потянула носом. — Он должен
был оставить мне все! Все, понимаете! Он как с цепи сорвался! Он оставил все
той шлюхе и ее ублюдку-сыну! Он посмел так поступить со мной! И все теперь надо
мной смеются!
— Что? — осторожно уточнил Никоненко. — Что именно он
оставил жене и сыну, если вам достались картины и квартира?
— Да все! — выкрикнула пламенная революционерка и потушила
окурок прямо о клеенку. Кошка презрительно дернула острыми ушами. — Дом в
Барвихе, деньги, драгоценности, и еще дом в Юрмале, и все свои остальные
картины! Как будто не я его вдохновляла, учила, заставляла работать!
Наверное, не ты, быстро подумал капитан, а вслух спросил:
— Вы жили вместе с ним?
Инесса, очевидно, заподозрила неладное, потому что нацепила
очки, выуженные из кучи грязной посуды на столе, и посмотрела на Игоря
внимательно. Он спрашивал о том, что члену художественной комиссии полагалось
знать.
— Ну конечно, я жила вместе с ним! Где же мне еще было жить!
Я ухаживала за ним, я, а не та шлюха!
