— Что он держал в сейфе?
Инесса допятилась до шкафа, торчащего почему-то прямо
посреди коридора, и уперлась в него спиной. Дальше пятиться было некуда.
Капитан надвигался на нее, как палач на приговоренного. Она даже зажмурилась со
страху.
— Отвечайте мне. Что он держал в сейфе?
— В каком сейфе?
— За одной из картин в стене сейф. Что в нем?
Внезапно Инесса очнулась. К ней вернулся боевой задор, глаза
сверкнули дьявольским блеском, и она вновь стала похожа на Фанни Каплан из того
самого фильма.
— Откуда вы знаете, что там сейф?! — завизжала она,
отклеиваясь от шкафа. Гребенка затряслась в седых волосах. — Вы что?! Залезли в
него?! Копались в нем?!
— Он открыт, — сказал Никоненко спокойно. — Там пусто. Что в
нем было?
Инесса стала хватать ртом воздух, и Никоненко решил, что у
нее сию минуту непременно случится инсульт, как у ее гениального брата. Он взял
ее холодную негнущуюся, как поручень в троллейбусе, руку и потащил за собой в
мастерскую.
— Сядьте. Придите в себя и отвечайте, что было в сейфе.
Деньги?
Он отпустил руку, которая гулко шлепнулась о кресельную
обивку.
— Там… там…
— Что? Что там?
— Его невозможно открыть, ключи были только у Арни… он
никому… даже мне… а я…
— Да, да, — сказал Никоненко нетерпеливо, — я уже слышал. Вы
посвятили ему жизнь и выгнали шлюху, на которой он женился. Что было в сейфе?
— Драгоценности, — свистящим шепотом выдохнула Инесса и
стала заваливаться в кресле на бок. — Он любил драгоценности… Покупал…
Антикварные магазины… Фаберже… В сейфе… Он никому… Даже мне…
— После его смерти в сейф кто-нибудь заглядывал?
— Нет! Никто не знал, что там сейф! Это Арни придумал. Никто
не мог догадаться!
— Ну, я же догадался, — сказал Никоненко. — Вы заглядывали в
сейф?
— У меня даже нет ключей! — очевидно, собравшись с силами,
снова завизжала она так, что у капитана зазвенело внутри головы. — Арни никому
не давал ключи! Чтобы взломать этот сейф, пришлось бы выбить всю стену, бетон,
железо, железобетон! — Все-таки она еще плохо соображала. — Он говорил, что ни
один банк не обеспечит ему такой безопасности!
— Тем не менее драгоценностей нет, и ваш Арни умер, — сказал
Никоненко насмешливо. — Вот вам и железобетон. У кого опись драгоценностей?
— У нотариуса. Сейф нельзя открыть. Он все завещал этой
стерве и ее ублюдку, а я бы ни за что не отдала! Ни за что! Я опротестую
завещание, и ей придется все вернуть! Все, все вернуть мне! Это она украла,
она, я знаю!
Гребенка выскочила и покатилась по полу, седые космы повисли
по обеим сторонам желтых, как сушеный абрикос, щек. Она запустила руки в волосы
и с силой дернула себя, как будто намеревалась выдрать клок побольше.
— Жена вашего брата приходила к вам после того, как он умер?
— Что?! — взвизгнула Инесса. — Да она не смеет даже мимо
этого дома ходить, потому что я ей сразу в рожу вцеплюсь! И она это знает! Она
сука, ничтожество, дрянь! Он все оставил ей!.. Это она, она украла!
— Как она могла что-то украсть, если даже в квартиру никогда
не входила?
Инесса перестала рвать на себе волосы и уставилась на
Никоненко. Глаза у нее были совершенно безумные.
— Это она тебя подослала! Она?! Признавайся! Это ты украл
моего Фаберже?!
Никоненко вздохнул, обошел кресло, в котором надрывалась
обкраденная сестра гения, и по темному коридору выбрался из квартиры.
Вода на кухне продолжала литься в раковину, заваленную
грязной посудой.
* * *
Потапов приехал к Маниному дому в десятом часу.
— До завтра, Паша, — попрощался он и выволок из салона
портфель и пакет с едой. В пакете было мясо и крошечный лоточек с земляникой,
которая так пахла, что у голодного Потапова всю дорогу кружилась голова.
— Завтра как обычно, Дмитрий Юрьевич? — спросил водитель,
перегнувшись через сиденье и придерживая дверь.
Потапов кивнул. Ему даже думать не хотелось о том, как
водители и охрана относятся к его внезапному переселению с дачи на Николиной
Горе в спально-районную хрущевку.
Больше того, ему не хотелось думать о том, как к этому
относится он сам. А также родители, Зоя, домработница Лия Мамедовна, брошенная
в одиночестве на даче, замы, которым — Потапов был в этом уверен — всем
моментально доложила их личная контрразведка, председатель правительства,
которому доложили потаповские замы, министр МЧС, с которым Потапов дружил.
Поначалу еще можно было списать собственный благородный
порыв на чувство вины и тонкость натуры. Предлог довольно хлипкий, но все-таки
предлог. После того как выяснилось, что мишенью был вовсе не Потапов, а именно
Маня, и этот предлог исчез.
Следовало бы закончить с “досадным недоразумением”, тем
более гражданский долг был выполнен с лихвой, повстречаться с министром МВД,
попросить его обратить особое внимание на это дело, сменить охрану в больнице,
проворонившую все на свете, преподнести своей зачуханной пострадавшей
однокласснице какой-нибудь сувенирчик на память и отбыть с Зоей на недельку на
Мальдивы — отдохнуть от трудов праведных, полежать на солнышке, прийти в себя.
Вместо этого Потапов продолжал каждый вечер таскаться к
Марусе.
Зачем он все это затеял? Если уж чувство ответственности так
взыграло, куда проще было нанять охрану и заставить ее дежурить в больнице.
Раздумывая так, Потапов нехотя поднялся по лестнице и вошел
в Манину квартиру очень раздраженным.
Медсестрица встретила его в похожей на гардероб, прихожей и,
добросовестно тараща глаза, доложила, что “день прошел нормально, больная
чувствует себя хорошо”. Потапов медсестрицу отпустил, посмотрел в пакет, на
свое мясо — его еще нужно было жарить, а есть хотелось невыносимо, — пришел в
еще большее раздражение и заглянул в комнату, где лежала Маня.
— Ты как? — спросил он и потянул с шеи галстук.
Завтра нужно отправить водителя на дачу за другим костюмом и
галстуком. Это невозможно — третий день один и тот же галстук, и рубашку он вчера
сам стирал в розовом пластмассовом тазике, а утром гладил на шаткой гладильной
доске. Вспомнив про тазик, Потапов внезапно развеселился.
— Митя, ну зачем ты опять приехал? — пробормотала Маруся.
Увидев Потапова, который развязывал галстук, она покраснела так, что в ушах
стало горячо. — Я уже отлично себя чувствую. Мне ничего не нужно. Правда. Езжай
домой.
