— Никогда не общались. До того вечера.
— А Владимира Сидорина вы знаете?
— Кто такой Владимир Сидорин?
Никоненко вздохнул.
— Никто. С сообщением из школы вам позвонили на мобильный
телефон?
— Да.
— У вас есть определитель номера?
— Нет. Я пользуюсь мобильным только в личных целях. — Она
улыбнулась. — У меня в офисе есть нормальные телефоны. На мобильный мне звонят
родители. Маня, Федор…
— Любовники, — подсказал Никоненко.
— Любовники, — согласилась Алина. — Определитель мне не
нужен. Дайте крышку.
— Какую крышку?
— Сковородку накрыть.
Он с грохотом выудил алюминиевую крышку и бахнул ее на
сковороду.
— А что же вы к любовнику за защитой не кинулись?
Она посмотрела на него, вытирая руки кухонным полотенцем.
Бриллиантовые ручейки на ее пальцах переливались оскорбительно и нахально.
— Так получилось, Игорь Владимирович, что в данный момент у
меня нет любовника.
— Что так? Все разбежались? Или замена в основном составе?
— Я трудно уживаюсь с мужчинами, — сказала она холодно. —
Единственный мужчина, с которым мы хорошо ладим, — это Федор Сурков.
Опять Федор Сурков!
— Вы феминистка? — спросил он, взявшись руками за край
раковины.
— Кажется, раньше вы думали, что я лесбиянка.
— А вы лесбиянка?
— Я не феминистка и не лесбиянка, — она взмахнула
полотенцем, заставив его отшатнуться, и зачем-то пристроила его Игорю на плечо,
— и я не очень понимаю, почему это вас интересует.
— Меня это не интересует.
Она вдруг улыбнулась.
— Ну, раз не интересует, извольте. В моей фирме работает
двенадцать мужиков от двадцати пяти до тридцати восьми лет. Два моих зама,
программисты, креативщики и так, мелкие сошки. Пока я не пересела в отдельный
кабинет, мы все работали в одной комнате — знаете, такой американский способ
организации бизнеса, все друг у друга на глазах. Я думала, что сойду с ума. Все
мои двенадцать мужиков с утра до ночи рассказывали друг другу и мне, как они
недомогают. У одного давление, у второго изжога, у третьего с утра что-то в
виске свербит, у четвертого спина чешется, и так каждый день. Примерно раз в
неделю один из них обязательно не приходит на работу — и все по состоянию
здоровья. Оба моих зама очень озабочены проблемами фигуры и постоянно сообщают
мне бюллетени своего привеса. Я им говорю, что нужно себя в руках держать, а
они мне говорят обиженно — тебе легко, ты в тренажерный зал ходишь! Им даже в
голову не приходит, что они тоже могут ходить! Заварку они неизменно выливают в
цветы, потому что дойти до сортира ни у кого нет сил. Цветы плесневеют и
гибнут. Кондиционер никогда не работает, потому что на них “дует”, а потом воняет,
как в казарме. И это, черт побери все на свете, молодые образованные столичные
мужики! На днях у одного на носу вскочил прыщ. Офис целый день не работал.
Несчастный страдалец ходил от стола к столу, косил глазами, поводил своим
носом, — она изобразила, как именно он поводил носом, и капитан, давно
сдерживавшийся, чтобы не захохотать, не удержался и захохотал в полный голос, —
поглаживал его, одалживал у девиц пудреницы, рассматривал в зеркало, спрашивал,
что ему теперь делать, и сообщал, что такое с ним впервые в жизни! Достаточно?
Или еще рассказать?
— Хватит, — сказал Никоненко, — и вообще, это все не новость
— мужики лентяи и недоумки, а женщины умницы, красавицы, и на них весь мир
держится.
— Может, и не новость, но я это ненавижу. Вот когда “уши врозь,
дугою ноги и как будто стоя спит”. Мне сразу хочется по башке дать, чтобы в
глазах просветлело, хоть чуть-чуть.
— А говорите, что не феминистка. Вы самая настоящая
феминистка и есть.
— Да какое это имеет значение! — сказала она с досадой. —
Просто я не желаю, чтобы в моей жизни присутствовал какой-нибудь стрекозел в
мятых брюках, за которым я должна буду ухаживать, подносить чаек, подавать
борщ, осматривать палец на ноге, если там, боже избави, мозоль, вникать в
трудности его жизни и разделять их, утешать, когда ему понадобится утешение!..
А если уж прыщ на носу вылезет или температура, к примеру, тридцать семь и две,
тогда все, конец жизни.
— Ваш бывший любовник был стрекозел?
— Наша картошка сейчас сгорит, — сказала она. — У вас есть
какие-нибудь помидоры или что-нибудь в этом роде?
— Соленые, — буркнул он, сердясь на себя за то, что затеял
весь этот нелепейший разговор, да еще слушал с таким вниманием и даже позабыл о
том, что Алине Латыниной вовсе не место в его доме, что события становятся все
непонятнее и хорошо бы иметь хоть какую-нибудь версию, чтобы завтра изложить ее
полковнику и мужикам.
Он вытащил из холодильника банку с солеными помидорами и
водрузил ее на стол. Поставил две разномастные тарелки и положил вилки. Будь он
один, ел бы со сковородки, но присутствие дамы требовало особой сервировки.
И ему еще предстоит ночевать с ней!
Нет никакой надежды выпроводить ее в Москву. Кроме того,
если все, что она рассказала, правда — а он был уверен, что так оно и есть, —
оставаться одной ей и в самом деле опасно.
Капитан Игорь Владимирович Никоненко никогда в жизни еще не
ел на собственной кухне картошку с женщиной, проходящей у него по делу об
убийстве.
Алина посмотрела на него. Она умела смотреть так, чтобы
“объект” не замечал наблюдения.
Он ел, сильно сжимая челюсти, лицо было бледным от
усталости, под глазами и на висках — синие тени. Руки были большие и
неухоженные, с надутыми узлами вен. Дрова, что ли, он на досуге рубит? Плечи
широченные, живота нет, сильные ноги в дешевых джинсах. Он не был похож ни на
одного из известных ей мужчин. В нем не было никакого интеллектуального блеска,
снобизма или самодовольства, неизменного спутника всех мужиков, у которых
сложилась карьера. Он явно не хотел “казаться” таким или другим. Когда он не
играл в свои милицейские охотничьи игры, он был тем, кем был, — замученным
работой, усталым, вспыльчивым молодым мужиком, нежно любящим свою собачищу,
стесняющимся ее, Алининого, присутствия и изо всех сил старающимся это скрыть.
И она еще толковала ему про стрекозлов и прыщи на носу!
Он вполне мог выставить ее вон и был бы совершенно прав. Как
он сказал? “Я никому и ничего не должен”?
— Скажите мне, Алина Аркадьевна, — он макнул в соль корку
черного хлеба и отправил в рот, — у вас никогда не возникало проблем с
бизнесом?
— Каких проблем с бизнесом? — увлекшись его рассматриванием,
она даже не сразу сообразила, о чем он спрашивает. Оказывается, даже поедая
картошку с хлебом, он работал.
