Ее взгляд остановился на черном шелковом халате, и в ее воображении возник образ — Гай небрежно бросает этот халат на стул, обнажая свое крепкое и гладкое тело, волнующе гибкое в своей наготе. Пижамы не было видно. Гай никогда ничего не надевал в кровати. Когда она как-то осмелилась задать ему вопрос об этом, он ответил:
— Для того, чтобы было тепло, мне нужна только ты.
О господи! Ее грудь тяжело вздымалась. Она просто не может — не может! — вот так лечь в постель с ним сегодня, как будто за эти четыре года не произошло ничего особенного!
Она резко повернулась, бросив на эту проклятую постель последний взгляд, и вышла из комнаты, но задержалась в холле, закусив зубами свою дрожащую нижнюю губу, и с надеждой бросила взгляд на еще одни двери, ведущие из холла.
Может быть, здесь есть еще одна спальня? Сердце ее забилось, и она открыла дверь рядом с той, что вела в спальню Гая. И тут же чуть было не вскрикнула от радости, увидев, что это действительно спальня.
Марни осторожно прикрыла дверь, надеясь в душе, что если она будет действовать с умом, то, возможно, именно там она и проведет сегодняшнюю ночь. Она знала Гая. Знала его достоинства и слабости. Если использовать кое-какие хитрости, то можно было повернуть дело так, как нужно ей.
Было уже десять, когда они поужинали, откинулись на спинки своих кресел, отодвинув пустые кофейные чашки, и Марни сладко зевнула, показывая, что хочет спать.
— Можно одолжить твою рубашку вместо ночной? — спросила она, поднимаясь.
Гай медленно встал с кресла, спокойно-дружелюбная атмосфера, которую им удалось установить на время ужина, моментально испарилась.
— Тебе и так не будет холодно сегодня ночью, Марни, — тихо проговорил он. — Тебе не понадобится рубашка, поскольку я буду рядом и не позволю тебе простудиться.
Марни чуть помедлила, выходя из-за стола, затем не спеша повернулась к нему.
— Знаешь, Гай, — тихо сказала она, — несмотря на все то, что произошло между ними — а я признаю, что далеко не все было прекрасно, — я ни разу не усомнилась, что ты уважаешь меня.
Это замечание застигло его врасплох, он резко выпрямился.
— Разумеется, это так, — настороженно подтвердил он, ожидая продолжения.
— И до того, как мы с тобой поженились, — хотя, я знаю, ты сильно хотел меня, — ты всегда проявлял уважение, умея сдерживать себя в самые критические минуты.
Он коротко кивнул.
— Разумеется. Ты хочешь сказать, что я хотел, чтобы моя невеста в нашу брачную ночь была невинной.
— Вот именно, — подтвердила она, неожиданно тронутая тем, с каким благоговением он произнес эти слова. — И ты ведь знаешь, Гай, — продолжала она, не отводя взгляда от его глаз, — что в моей жизни, кроме тебя, мужчин не было.
В его глазах вспыхнуло выражение гордости и торжества, которое ему не удалось скрыть.
— Я верю тебе безоговорочно.
Его доверие было несомненным — еще одно обстоятельство, что неожиданно смягчило ее.
— Меня всегда поражало в тебе, Марни, — проговорил он слегка охрипшим голосом, — что ты можешь оставаться столь чистой, хотя я знаю, какая страсть может гореть в твоем теле. Неужели ты боишься, что я сделаю тебе больно? — неожиданно спросил он, совершенно неправильно истолковывая ее слова. Он обошел вокруг стола и ласково взял ее за плечи. — Я очень хорошо знаю, как долго мы не были вместе, Марни. И я схожу по тебе с ума — я так хочу почувствовать теплоту и упругость твоего тела рядом с моим, но я буду любить тебя так же нежно и осторожно, как и в тот первый раз, когда ты стала моей. Можешь не бояться меня.
— Нет, ты не…
Она хотела сказать «не понял меня». Но его губы похитили с ее губ последнее слово, прежде чем она успела его произнести, и все то, что она с такой тщательностью продумала, вдруг предало ее и ушло. Остался этот поцелуй, такой ошеломляюще нежный, что ей показалось, что она вернулась в прошлое, в ту ночь, когда пять лет тому назад Гай впервые заключил ее в объятия как свою супругу.
И Марни, отдавшись этому воспоминанию, отвечала ему, лаская его губы губами. В то же время она отчаянно и безрезультатно пыталась мысленно отделить прошлое от настоящего, старалась не забывать, почему она здесь, кто она, с кем она и что он сделает с ней, если она потеряет бдительность и ослабит оборону. Но это настоящее, шутя, ломало все препоны, которые она так изощренно и долго строила, которым училась всю жизнь. Этот поцелуй был совершенно необыкновенный — нежный, полный любви, обещающий все то, что она когда-то дерзко надеялась получить и что потом ломала, подавляла, выжигала в своей душе и гордилась этим.
Когда он нежно, но Сильно прижал ее к своей мускулистой, сильной груди, она позволила себе расслабиться, позволила вырваться из клеток всем тем дерзким мечтам, которые еще не умерли в неволе, с жадностью обхватила его за шею, ощутила, какое это счастье — быть слабой и доверчивой. Их губы раскрылись, языки сплелись, сильная, жаркая волна желания подхватила их, сбила дыхание и понесла за собой.
— Марни, — прошептал он в ее полураскрытые губы, — какое блаженство.
И тут волна вдруг оставила ее и больно швырнула на берег.
— Нет! — вскрикнула она, вырываясь из его объятий, прежде чем он успел напрячь мускулы, чтобы поднять ее.
Он слегка качнулся, чуть не потеряв равновесие, когда она так неожиданно вырвалась от него. Марни стояла на расстоянии в несколько сантиметров, слегка пошатываясь от наступившего головокружения, дыхание неровно вырывалось из ее груди, глаза потемнели, и в них переливалась какая-то дикая смесь — злости на себя самое и страстного желания.
— Что значит «нет»? — спросил он в полном недоумении.
Марни попыталась восстановить дыхание, прежде чем заговорить.
— Я не позволю, тебе заманить меня в постель, Ги, — прошептала она.
— Почему же? — надменно спросил он. — Еще неизвестно, кто кого соблазнял, Марни. Меня тоже очень мило соблазняли.
Она покраснела, затем побледнела, поскольку знала, что он говорит правду. Секунду назад она совершенно потеряла над собой контроль и отнюдь не просто терпела его жадный страстный поцелуй.
— Ты к этому привык. Я — нет.
Он весь напрягся.
— Что ты хочешь этим сказать.
— Я хочу сказать, — сказала она, внешне беря себя в руки, хотя внутри у нее все дрожало от слабости и напряжения, — что я рассчитываю, что ты будешь обращаться со мной с тем уважением, которое, как ты говоришь, ко мне испытываешь. Ты сам не раз говорил мне, что я должна ложиться в постель исключительно со своим супругом.
Наступило молчание. Он долго смотрел на нее, и страсть, горевшая в его глазах, сменилась выражением сначала непонимания того, что происходит, затем глубокого разочарования — и это задело ее. В чем он разочарован: в несбывшихся надеждах на этот вечер или… в ней самой?
