Это вовсе не коттедж, удивленно сказала она себе. Это студия, светлая и просторная студия, состоящая из одной комнаты. Только снаружи она отделана под коттедж, чтобы гармонировать с окружающей природой.
Они подошли к зданию с юга, только с фасада оно было похоже на сказочный домик. Все остальные стены из сплошного стекла. Стекла — от подоконника, опоясывавшего всю комнату на уровне бедер, и до потолка. В комнате были венецианские жалюзи, которые можно поднимать, чтобы впустить солнечные лучи в комнату, но когда нужно, их можно опустить.
Там стоял ее мольберт. Не тот, что был в лондонской студии и на котором отдыхала ее кошка, а старый мольберт, который стоял в квартире Гая. Еще — ее чертежная доска, а на ней — лист белой бумаги с начатым эскизом.
Она медленно подошла и посмотрела на эскиз. Он был тем самым, над которым она работала четыре года назад, когда вся ее жизнь разлетелась вдребезги. Кончиками пальцев она пробежала по линиям абстрактного рисунка. Образ уже почти стерся в памяти, чистые линии затрагивали какие-то струны в ее душе, но это уже был не тот порыв вдохновения, который вызвал в ней желание начать тогда эту работу.
— Но почему? — прошептала она престарелому человеку, молчаливо наблюдавшему за ней из дверного проема.
Он ответил не сразу, и когда она наконец повернулась и посмотрела на него, в ее синих главах блестели слезы.
— Почему? — повторила она.
— Когда здесь все было готово, он перевез сюда из Лондона все твои принадлежности. Думаю, что это ему помогало, — Роберто обвел взглядом залитую солнцем комнату, а потом опять посмотрел на бледное, как полотно, лицо Марни. — Это была своего рода терапия, в то время, когда он… — старик осекся, и лицо его скривилось. — Твое долгое отсутствие в Оуклендсе придало всему какой-то трагизм.
В голосе его появился оттенок горечи, и Марни отвернулась. Она знала, что эта горечь была из-за нее.
Итак, Гай создал этот божественный уголок для нее. Слезы застилали ей глаза, когда она обвела взглядом комнату и аккуратно расставленные, до боли знакомые вещи. Увиденное ошеломило ее, привело в смятение. Потрясение, неожиданность, удовольствие, боль… Но каковы истинные мотивы всего этого?!
Может быть, это ее башня из слоновой кости? Место, где Гай хотел ее запрятать навсегда?
«Моя жена — моя!» — эти слова, свидетельствовавшие о неистовом желании самоутверждения, власти и обладания, выскользнули из прошлого и с такой яростью впились в ее чувства, что, казалось, Гай стоит рядом с ней. Он произнес их в день, когда они поженились и когда он в первый раз взял на руки свою жену.
— Мой сын не виновен в том ужасном преступлении, которое ты ему приписываешь, Марни, — нарушил Роберто установившееся напряженное молчание.
Она вся подобралась.
— Вы не знаете, о чем говорите, — холодно отрезала она.
Роберто покачал своей белой головой и обеими руками оперся о свою элегантную трость.
— Может быть, я и стар, дорогая, — сдержанно проговорил он, — но не дряхл. И я еще в состоянии сам разобраться в том, что мне хочется выяснить.
«Каков отец, таков и сын», — с горечью подумала она. Конечно, Роберто не оставил бы камня на камне от того, что ему мешало разобраться, почему таким драматическим образом развалился брак его сына. Роберто ушел из бизнеса потому, что устал от постоянной борьбы за власть, а вовсе не потому, что не мог больше побеждать в этой борьбе.
— На том роковом празднестве, — продолжал он печально, — было много людей, которые излагали события так, как они их хотели видеть. Не очень хорошие люди, — признал он, обратив внимание на несчастный вид Марни, — но тем не менее хорошо осведомленные.
— Тогда вы знаете правду, — отрезала она, отвернулась и невидящим взглядом уставилась в окно. В лучах солнца волосы на фоне ее бледного лица казались ярким пламенем. — Я бы предпочла, чтобы вы не знали этого, Роберто, — уныло добавила она.
— Как я уже говорил, — продолжал он, игнорируя ее слова, — это были нехорошие люди. Они не считались с чувствами престарелого человека в своем желании удовлетворить его любопытство. Но, — продолжал он, — поверь мне, Марни, зная твое отношение к этому, я не могу не задать себе вопрос: зачем ты связываешь себя узами с человеком, который, как ты считаешь, так бессердечно обошелся с тобой? Вот почему я привел тебя сюда, — добавил он, прежде чем она смогла ответить. — Я не знаю, как поступить, чтобы между тобой и моим сыном не разразилась буря, и я не могу… я не позволю, чтобы это опять произошло!
— Роберто! — она вздохнула и нетерпеливо повернулась к нему. — Вы не можете…
— Мой сын, Марни, использует твоего брата и деликатное положение его жены, чтобы принудить тебя опять выйти за него замуж, — он поднял руку, прося ее помолчать, когда она попыталась прервать его. — Не стоит отрицать это, — заявил он. — Я видел правду в твоих глазах, когда задавал тебе вопросы еще тогда, в моем кабинете. Ты только подтвердила мои первоначальные подозрения и то, что мне удалось разузнать. Но, уверившись в них, я понял, что мне надо действовать. Так же, как я не могу позволить Гаю поступить подобным образом с тобой, я не могу позволить, чтобы ты продолжала верить лжи, которую очень умело инсценировали для тебя злые и умирающие от скуки люди, считающие, что вдоволь повеселиться можно, только принеся в жертву чье-то счастье!
— Но это безумие! — воскликнула Марни, пытаясь собраться с силами.
Она вдруг начала понимать, что Роберто знает, о чем говорит. Она видела это по жесткому блеску его глаз. Он был похож в этот момент на Роберто тех времен, когда еще не передал все бразды правления сыну, — на хищника, не знающего пощады.
— Мы с Гаем женимся, потому что считаем, что все еще любим друг друга! — настаивала она, и ей казалось странным, что эта ложь не кажется ей ложью. — Прошлое — позади! Мы решили отбросить его. Вот и все, Роберто!
— А мучившая вас четыре года ложь так и останется между вами? — многозначительно остановил он ее. — Можно мне сесть?
— О боже! Конечно! — она засуетилась вокруг него, как только поняла, что он уже очень долго стоит на своей больной ноге. Она метнулась в другой конец комнаты и принесла ему стул, потом помогла ему сесть.
— О, вот так гораздо лучше, вздохнул он, потом хлопнул себя по больной ноге. — Ты и не представляешь, как я ненавижу эту немощь! — пожаловался он. — Мне иногда хочется стукнуть себя побольнее кулаком.
— Что вы сейчас и продемонстрировали, — сказала она, улыбаясь и поддразнивая его. — Бедная ваша нога!
Роберто оживился, потом засмеялся, и напряженность, витавшая между ними, куда-то исчезла. Но только на мгновение. Роберто схватил ее за руку, когда Марни попыталась отойти от него. Он держал ее очень крепко.
— Я привел тебя сюда, Марни, в надежде на то, что, увидев это прекрасное место, ты смягчишь свое сердце и выслушаешь историю, которую я хочу тебе рассказать. Хорошо? — он слегка тряхнул ее руку, как бы в подтверждение просьбы. — Ты выслушаешь то, что я должен сказать?
