Анна посмотрела на Стенли, сидевшего по другую сторону костра. По настороженному выражению его лица и напряженной позе она поняла, что он чувствует себя так же неловко, как и она. Атмосфера в этом таборе была дружественной, все чувствовали себя свободно. От других групп доносились тихий смех и едва слышимые разговоры, однако вид такого большого количества странных старух все же вызывал недоумение и тревогу.
— Разве у нас нет чая? — Вопрос Эллис заставил Анну перевести взгляд на горшок с водой, который стоял на огне.
Анна улыбнулась и кивнула. Она видела, что рядом развязывают мешочек с сушеными листьями, и подумала, что они больше похожи на траву, чем на чайные листки. Но, по крайней мере, вода будет кипяченой.
Подняв глаза, Анна увидела, что к Эллис приближаются две женщины, несущие какой-то предмет. Они осторожно опустили ношу перед своей предводительницей. Это был полированный деревянный сундук.
Эллис подняла крышку и достала серебряный кубок, а затем сложенный кусок ткани, шитой золотом. Анна и Стенли с удивлением уставились на чашу для святого причастия и на то, что очень походило на часть церковного облачения. Закрыв крышку, Эллис положила на нее эти два предмета, затем с невозмутимым видом набрала пригоршню земли у своих ног и высыпала ее в чашу. Вытерев нос краем накидки из необработанной кожи, она повернулась к Анне и передала ей кусок ткани, развернутый так, чтобы были видны несколько вышитых строк.
— Благословишь нас? — спросила она. — Ты ведь гостья…
Анна недоуменно уставилась на ткань, гадая, правильно ли поняла просьбу женщины. Она посмотрела на Стенли.
— Тебе нужно прочитать молитву, — подтвердил он и добавил, указывая на вышивку: — Они наверняка хотят, чтобы ты прочла эти слова.
— По-английски? — уточнила Анна.
— Как угодно, — ответила Эллис. — Все хорошо знают, о чем пойдет речь.
Разговоры стихли, когда Анна поднялась и подалась вперед, чтобы свет огня падал на ткань.
«Я — легкий ветерок, который насыщает всю зелень».
Она взглянула на Стенли.
«Я вызываю цветы и порождаю золотые плоды.
Я — дождь, что поднимается из росы
и от которого трава смеется, радуясь
удовольствиям жизни».
— Аминь! — в один голос откликнулись женщины.
Все зашумели, раздался стук глиняных горшочков — началась трапеза.
Анна стояла неподвижно, изучая слова на ткани. Под текстом было вышито имя. Хильдегарда Бингская, 1098–1179.
Стихи все еще звучали в ее голове, когда она вернула ткань.
«Я — дождь, что поднимается из росы…»
Она заставила себя сидеть тихо, сдерживая любопытство, и принимать предложенную пищу. Вкус пряностей и стручкового перца вместе с резким ароматом трав придавал необычность обычной пище. После многих лет употребления пищи типа «сафари» — хорошей, но всегда простой, — Анна обнаружила, что ест с удовольствием, и все заботы отошли на второй план.
— Ваша еда очень вкусная.
Эллис закивала.
— Мы сами все выращиваем. Огородничество — наше правило. Мы все этим занимаемся.
Анна учтиво улыбнулась, хотя не была уверена, что верно поняла предводительницу. Огородничество — наше правило…
— Еда — вещь необходимая, — закинула она удочку.
— Сестре Мерси еще очень нравилось, когда в огороде растут цветы, — добавила Эллис. — Некоторым из нас нужны травы для лекарств и заговоров. Но есть причины поважнее. Огородничество — наше правило. Во всех женских монастырях есть правила, так учила нас сестра Мерси. Они помогают людям найти Бога.
— А это монастырь? — уточнила Анна. Как только вопрос слетел с ее губ, он тут же показался ей абсурдным.
Эллис окинула взглядом Коун-Хилл.
— Да. А еще это наш дом.
Последнюю фразу она произнесла таким тоном, что отбила у Анны охоту задавать вопросы, несмотря на то что их у нее скопилось великое множество. Эллис указала туда, где сидела Наага, склонившись над миской с угали. Беря пальцами маленькие белые комочки каши, она засовывала их в рот.
— Она останется с нами, — Эллис набивала трубку зелеными листьями, вдавливая их бледными ногтями. — Она одна из нас.
Анна удивленно подняла брови.
Эллис раскинула руки так, что из трубки посыпались листья.
— Разве нас всех не обвинили в ведовстве и не изгнали из родных деревень?
Глаза Анны, в которых плясали языки пламени, широко распахнулись.
— Всех?
— Некоторые из нас — прорицатели, целители. Некоторые владеют магией. Другие — просто вдовы, у которых нет сыновей, способных их защитить. Но нас всех объединяет одно: в наши деревни пришло несчастье, а обвинили в этом нас.
Анна опустила глаза.
Обвиненные. Проклятые. Изгнанные из племени.
— Но теперь мы здесь, — продолжила Эллис легким, спокойным тоном. — Все вместе. Большая семья старух, заботящихся друг о друге. — Она огляделась с довольной улыбкой и помахала женщине, склонившейся у костра, — та выкатывала палкой бататы из углей. — Еще еды! — приказала Эллис, указывая на своих гостей.
Наага подошла к Анне, держа в руках глазурованную миску, в которой лежали несколько толстых поджаренных кукурузных початков. Присев на корточки, она передала один початок Анне и начала есть второй. Жуя, она щурилась от удовольствия.
— Это хорошее место, — сказала она с полным ртом. Слово, которое она использовала в значении «хорошее», имело и другие значения — надежное, целое, полезное. — Спасибо, что привезли меня сюда.
Анна улыбнулась в ответ.
— По правде говоря, я тоже этому рада.
Наага привалилась спиной к деревянному сундуку и закрыла глаза. Выражение глубокого удовлетворения немного разгладило морщинки на старом лице. Вскоре Наага стала засыпать. Одна рука упала Анне на бедро и осталась там, безвольная и теплая. Каким-то образом это прикосновение высвободило в Анне усталость, подавляемую ранее чувством неловкости. Глубокую усталость, которую она не подпускала к себе на протяжении всего дня. И даже дольше.
Свет костра, казалось, потускнел. Стало прохладнее. Голоса женщин нашептывали добрые слова. А ночное небо, раскинувшееся над ней, было местом вечного покоя.
При свете дня выяснилось, что поселение было большим и неупорядоченным. То там то здесь виднелись кусочки голубой ткани. Анна стояла у своей палатки, щурясь от яркого солнечного света, пытаясь понять, куда она попала. Внутри колючей ограды было, наверное, более пятидесяти хижин, сооруженных из веток, соломы и кусков полотна, скрепленных сизалевыми веревками и полосками ткани. Подойдя ближе, Анна увидела, что именно эти полоски наполняли поселение голубизной. Хотя при возведении хижин было использовано много серо-коричневых тряпок и даже попадались куски ярких китенге, большинство жилищ украшала хотя бы одна полоска голубой ткани. Лоскут ее, словно знамя, висел на колючей ограде, обозначая вход. Подойдя к нему, Анна остановилась: внезапно она поняла, где уже видела такой материал. Прочная, практичная ткань такого же насыщенного голубого цвета, что и церковные покровы. Эти одеяния до пят были в ходу даже здесь, несмотря на жаркий климат тропической Африки. Монашеская одежда…
