В хижине Анны девушки разложили на кровати все китенге. Патамиша задумчиво рассматривала их некоторое время, после чего выбрала два, цвета и узоры которых, как показалось Анне, абсолютно не сочетались.
— Теперь снимай всю одежду, — скомандовала африканка. Она указала жестом на рубашку и брюки своей новой подруги.
Анна смутилась, но все же начала раздеваться. Когда она разделась до белья, Патамиша уставилась на нее с нескрываемым любопытством.
— А это зачем? — указала она на бюстгальтер Анны.
Анна не ответила. Правда покажется более чем абсурдной в мире, где груди используют преимущественно для кормления детей, а когда они теряют упругость и обвисают, их гордо выставляют напоказ как свидетельство материнства.
Когда Анна бросила бюстгальтер на кровать, Патамиша начала рассматривать ее белоснежную грудь и розовые соски. Затем она так же досконально изучила остальные достоинства фигуры Анны, после чего на ее лице появилась озадаченная улыбка.
— У тебя кожа двух цветов, — сказала она, подходя ближе.
Ее тонкий пальчик обвел границу загара Анны: ее плечи, руки и шея до линии выреза рубашки были коричневыми, контрастируя с безупречной белизной остальной кожи, которая всегда была скрыта под одеждой. Хотя холодно ей не было, Анна чувствовала, что ее кожа покрывается мурашками, а волосы на руках и ногах встают дыбом.
Не сводя глаз с Анны, Патамиша потянулась за одним из китенге, разложенных на кровати. Неторопливо она закрепила его вокруг плеч Анны. Краем глаза Анна заметила, как темные пальцы и такие же ногти скользят по бледной коже ее груди и плеч. Затем Патамиша взяла второй отрез ткани и обернула его вокруг талии Анны, туго связав концы на бедрах. Патамиша отступила на пару шагов, чтобы полюбоваться своим творением, после чего сняла с Анны оба китенге и попробовала сделать все по-другому. Она сгибала, оборачивала, связывала, разглаживала, приминала, и шелест ткани ввел Анну в глубокий транс.
Наконец Патамиша отошла от нее:
— Я закончила.
Анна посмотрела на себя. Ткань обтекала ее формы, падая изящными складками, а те два узора, которые Патамиша выбрала на этот раз, удивительно сочетались друг с другом.
— Я бы никогда не смогла надеть все это сама, — призналась Анна. — Получилось очень здорово.
Патамиша пожала плечами.
— Я ведь жена члена королевской семьи, — сказала она, как будто этот факт вполне объяснял ее умение и хороший вкус. — Теперь ты готова.
Анна недоуменно взглянула на нее:
— К чему я готова?
Патамиша рассмеялась, демонстрируя ровные белые зубы:
— К повседневной жизни женщины племени ваганга. — Жестом она поманила ее к двери.
Анна покачала головой. С неприкрытыми плечами и коленями она чувствовала себя неуверенно. Ей показались довольно ненадежными все эти узелки, закрепляющие ткань; пуговицы, швы и молнии, к которым она привыкла, были намного прочнее. А еще она никак не могла избавиться от чувства, что на нее надели маскарадный костюм.
Патамиша уверяла Анну, что она выглядит замечательно. Что ее ягодицы и бедра привлекут внимание всех мужчин в деревне.
В конце концов они пришли к компромиссу. Анна снова надела рубашку, но оставила на кровати свой бюстгальтер и облачилась в одно из китенге вместо брюк.
Патамша критично осмотрела ее костюм.
— Это подойдет. Но однажды придет день, когда ты станешь носить только африканские вещи.
— Может быть, — кивнула Анна. «Когда этот день придет, — сказала она себе, — я уже отращу длинные волосы и смогу прикрыть ими свои обнаженные плечи…»
Следующие несколько недель Патамиша ни на шаг не отходила от Анны, обучая ее, как правильно готовить пищу на костре и как нужно ухаживать за растениями в огороде. Их обеих частенько видели сидящими на корточках между грядками, болтающими и смеющимися во время прополки или сбора гусениц на возделываемом участке земли, расположенном на краю деревни. Иногда возле них собирались женщины, и они все вместе болтали и рассказывали друг другу всякие истории. Анна обнаружила, что это приходится ей по душе, равно как и новые подруги, что в некоторой мере удивляло ее. Плохо зная африканскую культуру, она всегда думала, что женщины здесь лишь выполняют свои простые обязанности и их роль не так весома, как роль мужчин. Ей казалось, что африканкам недоступны радости жизни, они лишь изредка выглядывают из-за плеч главных действующих лиц — своих отцов, мужей и взрослых сыновей. Теперь же Анна поняла, что они живут в собственном мире, существующем отдельно от мира мужчин, в котором они сами устанавливают правила, что у них есть свои секреты и что им многое по силам. С каждым прожитым здесь днем она чувствовала себя все более своей в компании этих женщин, которые собирались иногда на огороде. Внутри нее пускало ростки чувство принадлежности к ним. Она тщательно ухаживала за этими хрупкими ростками, отмечая, как они неспешно, но постоянно тянутся вверх.
Анна пробралась через заросли, пригибаясь, пытаясь увернуться от низко свисающих ветвей деревьев, за которые по-прежнему часто цеплялись ее волосы. Она двигалась осторожно, уже жалея о том, что вновь не надела прочные брюки Кики. Но она была хотя бы обута, в отличие от Зании, который беспечно пробирался вперед, даже не пытаясь руками раздвигать ветки и насвистывая что-то сквозь остатки зубов.
Знахарь появился у хижины Анны рано утром, когда она только-только проснулась.
— Нам пора, — сказал он, как будто они заранее о чем-то договорились. — Мы с тобой идем в лес собирать лекарственные травы.
Мускулистая рука, держащая огромную шерстяную сумку, появилась в дверном проеме. Анна с любопытством посмотрела на нее. Ее будущее целительницы зависело, насколько она знала, от ее способностей быстро перенимать новые знания и обучаться новым приемам.
— Я скоро буду готова, — крикнула она.
Но когда она спустя несколько минут вышла из хижины, то обнаружила, что Зания ждет ее один.
— Только ты и я? — Она нахмурилась.
Мужчина пренебрежительно махнул рукой:
— Разве я не лекарь? Разве не мне доверяют люди свои тела? Мне одному из всех мужчин можно оставаться с тобой наедине.
Зания говорил это очень уверенно и жестом звал Анну идти за ним. В конце концов они отправились в лес. Только когда деревня скрылась из виду, Анна задумалась, правильно ли она поступила. Но среди деревьев ее тревога уступила место ощущению свободы. Она испытала облегчение, скрывшись от множества внимательных взоров. А еще ее постоянно снедало желание проверить, нет ли Мтеми поблизости. Она продолжала надеяться, продолжала ждать… Здесь же были только она, лес и Зания, все казалось простым и понятным.
Анна рассматривала фигуру мужчины, идущего впереди нее, — ткань обвивалась вокруг его жилистых икр, тонкие руки и ноги украшали амулеты. Зания явно чувствовал себя в лесу как рыба в воде. Уверенным и неукротимым. Анна ласково улыбнулась. За те недели, что прошли с момента ее появления в деревне, дружеское соперничество, которое установилось между ними, двумя лекарями, переросло в эффективное сотрудничество. Некоторые из жителей деревни стали обращаться за медицинской помощью к Анне. Другие же выбрали Занию. Многие лечились сразу у обоих. Не мешая друг другу, медсестра и знахарь с интересом приглядывались к методам «конкурента». Спустя некоторое время они стали трудиться сообща. Анна нередко могла поставить диагноз, изучив с помощью микроскопа образцы крови или мочи, прослушав легкие и сердцебиение с помощью стетоскопа. Но у нее не было никаких лекарств. Зания, со своей стороны, имел весьма приличный запас снадобий, а еще у него были свои методы, которым можно было поучиться. Вместе они могли добиться большего, чем если бы продолжали лечить каждый в своей хижине. Тем не менее оба они испытывали недостаток в препаратах, которые могли заменить лишь импортные лекарства. Когда они оказывались перед серьезной проблемой, то отправляли местных жителей в новую больницу в Джермантауне. Анна писала сопроводительные записки обломком древесного угля на листьях серого клена, чтобы родственники больного могли взять их с собой. Зания обеспечивал больных болеутоляющим на время путешествия до Джермантауна. Каждый раз сестра Маргарет в ответ на эти записки передавала письмо, напечатанное на бланке миссии, где перечисляла названия прописанных больному лекарств. Анна прикалывала эти письма щепками к стенам своей хижины. Они висели там, слегка скручиваясь от жары, — единственные физические напоминания о той жизни, от которой она отказалась. Ох вид вызывал у нее смешанные чувства, в том числе и горько-сладкие воспоминания об утраченной дружбе. Сара, Майкл и малышка Кейт были далеко отсюда, в Лангали. Стенли обитал всего лишь за холмом, в Джермантауне, но и он принадлежал другому миру.
