И пусть все эти доглядчики во главе с Асаниной идут лесом.
— Точно?
Нотка тревоги в Лешином вопросе звучала все отчетливее — он чувствовал, как это всегда бывало, что с ней что-то не в порядке, что-то, что вторгалось в их теплый, уютный мир. Ее всякий раз поражало, как чутко он улавливал малейшие перепады ее настроения, идя за ней по пятам, не давая замкнуться, спрятаться, скрыть от него то, что происходило у нее внутри.
Ну какие тут могли быть гордость и здравомыслие?
— Скажи мне, что случилось? Я же все слышу…
В такие минуты она, как никогда остро, ощущала свою полную беззащитность перед его заботой и вниманием, к которым с таким отчаянием тянулась.
Почему они так далеко друг от друга? Почему так случилось, что они не рядом?
— Я хочу к тебе, — тихо, совсем по-детски, прошептала она. — Я так хочу к тебе…
В трубке раздался долгий вздох:
— Я тоже хочу к тебе, Жемчужинка. Очень.
Нет, этого ей было мало.
Нужно было больше.
Гораздо больше.
— Мне сегодня здорово досталось за то, что я слишком много времени провожу с тобой в аське…
— Они знают, что ты общаешься именно со мной? — обеспокоенно спросил он. — Что-то серьезное?
Ну как сказать. Угрозу увольнения можно считать чем-то серьезным?
Или гораздо серьезней было признать тот факт, что она безумно по нему скучала все пять дней майских праздников?
Как мучительно далось ей это решение — поехать все-таки в Питер, а не в далекую и неведомую ей Пермь. Каким невероятным усилием воли удержала она себя от этой смены маршрута! Всякий раз, когда она начинала жалеть об этом решении, она себе напоминала, что поступает правильно — ведь это он мужчина, он должен сделать первый шаг ей навстречу. И эти его рассказы о девушках, плачущих под дверью… Сколько раз папа ей говорил, что негоже девушке первой, самой давать понять…
Негоже…
Видит Бог, она старалась провести эти праздники так, чтобы отвлечься от грустных мыслей, то и дело возвращавших ее к рабочему компьютеру. Она уехала туда, где ей всегда было хорошо — в город, который она любила так сильно, как любят все, до чего невозможно дотянуться каждый день. Попроси ее описать, с чем это было связано — она при всем желании вряд ли смогла бы этого сделать. Она любила приезжать сюда, мысленно оставляя позади все свои проблемы. Ее ждали широкие проспекты, романтичный и тихий Летний сад, Нева с еле слышным тяжелым плеском воды, ее любимый пешеходный маршрут по Невскому через Троицкий до Петропавловки…
— Подожди…
Ее немного шатало от выпитого алкоголя — легкое головокружение из-за царившей вокруг атмосферы веселья и движения. Яркий свет, три этажа танцполов — один из самых популярных танцевальных клубов Питера, был выбран не случайно: упустить этот шанс получить удовольствие было просто нелепо.
— Лер…
Валера догнал ее на выходе, схватив за руку — пожалуй, немножко бесцеремонно. Толпа входящих с улицы хлынула им навстречу, и, чтобы не столкнуться с ними, они нырнули в небольшую нишу справа от дверей.
— Я тебя обидел чем-нибудь? — прошептал он.
Горячая мужская ладонь неторопливо скользнула вниз по ее плечу.
— Нет, — она мягко качнула головой. — Нет, конечно.
Взвинченный бесконечным ожиданием, в котором она жила последние недели, организм яростно бунтовал, отчаянно требуя разрядки. И следуя логике, ничто не должно было этому помешать, но…
— Я соскучился по тебе…
Она прикрыла глаза, чувствуя, как теплое мужское дыхание осторожно коснулось ее затылка и шеи. Один раз, о котором никто ничего никогда не узнает…
— Жемчужинка?
Тихий, ласковый голос в трубке, ставший за короткий срок уже таким родным, все еще звучал немножко встревоженно.
— Да, мой хороший…
— Ты мне так и не рассказала, как ты съездила в Питер…
Она на долю секунды вновь прикрыла глаза.
— Почему — нет?
Ей пришлось напрячь руку, чтобы удержать Валеру на расстоянии.
Она и сама не могла бы объяснить, почему. Ее отношения в Интернете стали для нее слишком важны и осязаемы, чтобы пойти на сторону, пусть даже и ради банальной сексуальной разрядки. Да, они с Лешей далеко друг от друга, да, в здравом уме говорить о взаимной верности просто смешно, раз он женат, но для нее сейчас это все не могло быть причиной сделать вид, что ничего нет. Любая ложь была бы сейчас угрозой, способной разрушить ту хрупкую, нежную искренность между ними, которая стала для нее бесценной.
Она любила, и в их общей вселенной, одной на двоих, это решало все.
— Прости, но я не могу… Не могу.
— Лера!
Асанина небрежно протягивала ей папку с документами, явно собираясь уходить. Она отняла руку с трубкой от уха, изо всех сил прижав ее к себе.
— На всякий случай еще раз тебе напоминаю. — Асанина склонилась к ней чуть ниже, опираясь кончиками пальцев с идеальным маникюром о ее стол. — Если мне еще раз скажут, что ты во время рабочего дня сидишь в аське, я тебя уволю. Тебе все понятно?
За что же вы меня так сильно не любите, Ольга Александровна?
— Да, понятно.
Она не уйдет из аськи, даже если от этого будет зависеть ее жизнь. И пусть весь мир катится к черту с его угрозами.
— Вот и отлично. Хорошего вечера!
Она проводила главбуха долгим внимательным взглядом и, убедившись, что та отошла на безопасное расстояние, вернула трубку к уху.
— Прости, меня тут чуть не разорвали на мелкие фашистские крестики…
— Из-за чего?
— Не обращай внимания, все в порядке. Рабочие моменты.
— И все-таки?
Она не хотела волновать его. Не хотела, чтобы он ее уговаривал не ходить в аську. А он наверняка будет это делать, если узнает…
— Все в порядке, не волнуйся. Все хорошо.
Когда он рядом, у нее всегда все было хорошо. Со всем остальным она справится. На раз.
— Тебя наверняка будут ругать — мы уже минут сорок висим на телефоне…
— Я не хочу класть трубку…
— И я не хочу. Я так ждал этого дня, когда ты появишься…
— Правда?
Ее вдруг охватил какой-то беспричинный страх: впрочем, это всегда бывало, когда она позволяла себе быть с ним слишком откровенной. Боязнь наскучить ему своей любовью и заботой все еще подспудно жила в ней.
— Ты ни в чем не разочаровываешься?
