flame
(прижался к ней и задумчиво, тихо-тихо) знаешь, Жемчужинка, когда тебя постоянно бросает из крайности в крайность… приходит такой момент, когда человек ломается… он перестает верить… когда ты видишь, что вокруг все рушится, падает… ты хватаешь все, что падает, сгребаешь в охапку, ставишь на место… видишь, что ничего не выходит, все падает… и ты понимаешь — БЕСПОЛЕЗНО… отходишь в сторону и ищешь причину, почему же все упало… расчищаешь площадку и начинаешь строить заново… получается, строится, но… снова падает… и ты понимаешь, что нужно бросить эту площадку и начать все сначала, на новой, ровной… но до этой новой нужно доползти…
Очаровашка
(прижимает его к себе, перебирая пальцами его волосы).. не засоряй себе сейчас этим голову… не представляй ничего, не считай дни, не жди неожиданностей и не волнуйся… сейчас… в данную минуту мы с тобой вдвоем, ничто нас не может потревожить… и я тебе уже сказала, что если судьба будет милосердна, то я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы быть рядом…
flame
(ловит каждое ее слово) да… сейчас да… но скоро, очень скоро мне нужно будет идти… а я не хочу уходить!!!!
Очаровашка
завтра тоже будет другой день..))
flame
(вздохнул) будет….
Завтра будет другой день…
Другой день.
Она посмотрела на календарь.
Сегодня была уже пятница. Пятница второй недели.
Через неделю у него закончится отпуск. А он так и не сообщил ей, когда он приедет.
Дома все было практически готово. Она отдраила всю квартиру — почти неделю проползав на коленях по двум комнатам, коридору и кухне. Ванная и туалет, наконец, стали чистыми, не пугая при входе ужасными запахами и общественным видом. Но самое главное, что ее радовало, это слова мальчика из фирмы, которая выводит тараканов, полностью сбылись — после той «сантехнической» обработки она больше не видела ни одного живого насекомого. На кухне в ящиках стояла посуда, которую ей тайком отдала мама — красивые чашки, ложки, салатницы. В старенькой, допотопной плите аккуратной горкой были сложены сковородки. Она сменила на кухне тюль, пытаясь хоть как-то украсить обшарпанное пространство, она старалась подбирать цвет под обои, стремясь создать хоть какую-то приятную уютную гармонию.
Солнечная, утренняя кухня. Приятный запах горячего кофе.
Ей нужно будет спросить у мамы, как его варить — она совершенно не умела это делать.
Ничего, ничего, научится. Это не страшно…
Была уже пятница.
Она так надеялась, что он позвонит ей сам и все скажет — вот, я взял билеты, я еду к тебе. Это было бы просто…
Может быть, стоит все-таки спросить, спросить обо всем самой, напрямую?
Рука сама набрала телефонный номер — теперь она знала его наизусть:
— Привет.
— Привет.
Мягкий, мальчишеский голос на том конце показался ей веселым и беззаботным — совсем не таким, какой она была сама сейчас. Ему весело, весело без нее?
— Как твои дела?
— Да так, занимаюсь мелочами всякими.
— Что делаешь?
— Ну, пока ничего особенного. Собираемся ехать на дачу.
Ехать. На дачу. Наверняка с женой…
Конечно, с женой. А как же без нее?
Глупость какая.
А как же она? А когда же будет, наконец, она?
— Как у тебя дела с билетами? — Ее голос неожиданно для нее самой вдруг стал каким-то отчужденным и резким. — Уже столько времени прошло, а от тебя никаких новостей нет.
Он вздохнул:
— Ты знаешь, я еще не купил билеты.
Не купил? То есть как не купил?
Почему не купил?
А как же…?
Это означало, что на этих выходных он точно не приедет. И при самом оптимистичном раскладе появится здесь, в Москве, не раньше вторника, а в следующий понедельник ему уже на работу, значит, уедет он как минимум в субботу, если не в пятницу…
Всего четыре дня вместе. Всего четыре дня. Вместо планируемых ими раньше двух недель. Всего четыре дня, которые он выделил для нее, потратив весь свой отпуск на жену и другие дела.
— И когда ты планируешь их купить?
Ей стало трудно дышать. Казалось, что сердце сейчас выскочит из груди, колотясь, словно сумасшедшее, словно предчувствуя неотвратимо надвигающуюся катастрофу.
— Ты знаешь, я пока не знаю…
Не знаю.
Не знаю.
А хочет ли он вообще приезжать? А хотел ли он этого вообще с самого начала?
Игра. Просто игра.
С самого начала все было просто игрой.
А она. Как дура. Как самая настоящая дура…
Значит, папа был прав? С самого начала был прав??
— Леша, а кто знает? — почти закричала в трубку она. — Сколько я могу здесь сидеть и ждать неизвестно чего?
— Жемчужинка…
— Что — Жемчужинка? Ну что? И царица у окна села ждать его одна! Тебе не кажется, что получается какая-то идиотская ситуация!
— Лера…
— Мне надоело, Леша, понимаешь? Надоело ждать! Если ты до сих пор не приехал, значит, уже никогда не приедешь!
Слезы хлынули у нее из глаз, и она со всей злости швырнула телефонную трубку на бесчувственную пластиковую АТС.
Господи…
Ей хотелось заорать, закричать от обиды, злости, непонимания! Сколько можно делать ради этой встречи, сколько можно вкладываться в отношения, которые явно никому не нужны! Разве она не сделала уже все, что от нее зависит, чтобы дать ему понять, что он ей не безразличен? Разве она не создала все условия, чтобы эта долгожданная сказка, их общая сказка, наконец, состоялась?
Почему, почему все должна делать она и всегда только она?
Пусть теперь сам все делает. Правильно сказал папа — он мужчина, и если он хочет, он сам все решит — сам позвонит, сам все объяснит. Если он любит ее, если она ему не безразлична, он сделает все от него зависящее, чтобы найти ее и все ей объяснить — достаточно того, что она прогибалась все это время и лебезила перед ним. Нужно быть гордой и хранить чувство собственного достоинства — это всегда вызывает уважение, и по-другому больше не будет.
Она не будет больше звонить сама. Ни за что.
Она будет просто ждать. Просто ждать и заниматься своими делами.
И тогда все станет ясно.
25. Ожидание
Какая же это невыносимая, страшная штука — ждать.
