Утром, едва раскрыв глаза, она хваталась за мобильный телефон, лежавший рядом на подушке, и несколько секунд молча смотрела на бесчувственный, пустой экран, обещая себе, что этот новый день обязательно принесет ей долгожданный звонок. Теперь мобильник был у нее с собой всюду — лежал на раковине в ванной, когда она принимала душ, на узком столе на кухне, пока она наливала себе утром чашку чая и делала бутерброд. Ей было страшно расстаться с ним даже на пять минут — звук давно уже был включен на полную громкость. Она ждала. Так отчаянно, как будто от этого зависела вся ее жизнь.
Суббота.
Воскресенье.
Было тихо. Очень тихо.
Время текло медленно, растягиваясь, как резина. Воскресенье сменилось понедельником, не принеся с собой никаких перемен — сегодня ей уже не надо было идти на работу. Все утро она, дрожа как осиновый лист, ожидала звонка в дверь — вопреки всему, вопреки здравому смыслу, ведь он не знал, где она живет. Тяжелая дверь лифта то и дело хлопала, заставляя ее вздрагивать и прислушиваться: позвонят или не позвонят. Почему она убедила себя, что он найдет ее вопреки всему, она и сама не смогла бы объяснить. Час шел за часом, утро сменил жаркий солнечный день, а она каждые 10–15 минут выходила в коридор, вглядываясь в полутьму прихожей, как будто он из воздуха должен был появиться на пороге. Ведь если он и собирался приехать, если он все-таки взял билеты, он должен был приехать именно сегодня, в понедельник…
Вечером, когда за окном сгустились сумерки, а за ними незаметно и ночная мгла, она механически приняла душ, не замечая, как по щекам, одна за другой, катятся слезы, и, выключив в квартире свет, заползла в кровать, уткнулась в подушку и разрыдалась, громко и отчаянно, сотрясаясь всем телом от сжимавших горло спазмов.
Посмеялся. Посмеялся.
От скуки.
А она… она…
Утро вторника не принесло с собой никаких изменений — все то же молчание телефона. Все та же пустая квартира.
Словно сомнамбула, она передвигалась по вылизанным до блеска комнатам, механически ища себе какие-то мелкие дела, которые, как ей казалось, она недоделала.
Ей было страшно уйти из квартиры, страшно покинуть ее стены — ей казалось, что что-то все-таки должно произойти.
Он приедет.
Он обязательно приедет.
Может быть, его просто что-то задержало, что-то не сложилось. Ей не стоит звонить ему, не стоит доставать так, как она это делала последние недели. Нужно просто терпеливо подождать…
Поджав под себя ноги на квадратном синем диване, она тупо переключала пультом каналы на телевизоре, не слыша и не понимая, о чем там говорят.
Может быть, телефон неисправен? Может быть, с ним что-то не так?
Набрать.
Проверить.
Проверить!!!
Услышав знакомые трели, она с чувством обреченности подержала некоторое время трубку около уха и медленно положила ее обратно.
Нет звонка.
Просто нет звонка.
Он ведь обещал… он обещал! Ну и что, что она вспылила, ну и что, что бросила трубку? Сказала ему какую-то глупость? Да господи, разве это хоть что-то могло изменить в их отношениях? Учитывая все обстоятельства, на это никто не обратил внимания, она была в этом уверена.
Лгун? Нет.
Невозможно было ТАК лгать и обманывать столько времени. Она бы это почувствовала, интуиция бы ей подсказала, что он лжет. Невозможно было бы притворяться столько времени — даже самый прекрасный актер этого бы не смог сделать. Это было бы слишком бесчеловечно.
Они столько говорили, они о стольком мечтали…
Господи, зачем она так повела себя при этом телефонном разговоре, зачем???? Почему она так нетерпелива? Зачем вообще нужен был этот вопрос про билеты? Помолчи она немного, потерпи, как это делают все нормальные люди, возможно, он сказал бы ей все сам? Может быть, он просто хотел сделать ей сюрприз, откуда она могла это знать? А она…
Из раскрытого балкона в комнату то и дело врывался теплый летний ветерок, обдувая ее лицо. Уже вторник…
Может быть, все-таки плюнуть на гордость и позвонить самой? Просто позвонить… Услышать его голос, спросить: ты едешь?… Прости, что я так сказала, прости мою несдержанность! Это все моя глупая гордость, мое зарвавшееся вздорное самолюбие! Какая к черту гордость, когда хочется скулить больной собакой от тоски и невыносимой боли? Мне ничего, ничего больше не нужно, скажи мне только, что ты приедешь! Пожалуйста, только позвони и скажи, что ты едешь…
Очаровашка
и что же тебя беспокоит?!))
flame
не знаю….
Очаровашка
тут уж я не смогу тебе помочь…
flame
понимаю…
Очаровашка
а что тебя беспокоит?!.. что я настолько отвратительна?!)) да нет вроде бы…)) очень даже ничего…))
flame
нет, не внешность….
Очаровашка
что же тогда?!..
flame
не знаю, не могу понять….
Очаровашка
может быть, будет лучше, если ты не поедешь?!.. может быть, в тебе борется желание ехать и не ехать?!…
flame
тогда для чего это все?????
Очаровашка
это я тебя хотела бы спросить… ты же боишься — не я……
flame
не знаю я……
Очаровашка
Алеш, ты свободен в своем выборе… я не неволю тебя… ты примешь то решение, которое сочтешь нужным… может быть, ты еще не готов к каким-либо переменам в своей жизни… это можно понять….
flame
я хочу приехать, но…. я не знаю, как все сложится дальше…. вот….
flame
ты боишься, что я начну что-то требовать от тебя?!.. (смотрит на него мягко и несколько отстраненно)….
flame
нет…. я за себя боюсь….
Очаровашка
если боишься — тогда не делай ничего… не езжай никуда… поезжай с женой отдыхать…. может, для тебя так будет лучше…
Она сжала кулаком край подушки, пряча лицо в нее, дрожа от слез и воспоминаний, стягивающих ее легкие стальной колючей проволокой.
Невозможно дышать.
Невозможно говорить.
Господи, как же больно…
