– Тогда пойдем в кино.
– В кино? – Я засмеялась было, но потом
согласилась: – Сто лет не была в кино.
Уславливаясь с ним о месте встречи, я спохватилась:
– Алик, а откуда ты узнал мой домашний телефон?
– А мне его… Вера Александровна… – Он замолчал,
поняв, что проговорился.
Ах, эта Иркина мамаша! Наверняка позвонила ему сразу же
после моего ухода и сказала, что я им интересуюсь. Старая сводня!
В «Авроре» шел «Пятый элемент» с Брюсом Уиллисом. Я обожаю
Брюса Уиллиса, фильм мне очень понравился, только надо было взять с собой
Дашку.
А когда мы вышли из кинотеатра, лил страшный дождь, и
никаким зонтиком от него было не спастись. Конечно, на встречу с Аликом я
надевала свои собственные вещи, с сестрой не будет проблем, но все равно, было
ужасно жалко туфель. Мы жались в подворотне вместе с такими же горемыками. Небо
затянуло основательно.
– Что же делать? Ноги уже мокрые.
– Пойдем ко мне, – предложил Алик. –
Обсохнем, согреемся, а потом дождь пройдет, я тебя провожу.
Не знаю, почему я согласилась, не хотелось его расстраивать
отказом. Конечно, зонтик сразу же вывернуло ветром, от него не было никакого
толку. Оба мы промокли. Почему-то мне казалось, что у Алика дремучая,
захламленная квартира и света вечно мало, потому что двор-колодец, но, войдя к
нему, я приятно удивилась. Просторная прихожая и комната, куда пригласил меня
Алик, была довольно светлая. Очевидно, это была его комната, тут он работал и
проводил много времени. Одна стена вся была занята стеллажами с книгами. Там
было много словарей, – понятно, они нужны для работы, а вот и
художественная литература, собрания сочинений, причем издания старые, собранные
явно не Аликом. На письменном столе у окна стоял компьютер, рядом принтер, все
новое и довольно дорогое. В комнате был не то чтобы идеальный порядок –
все-таки живет мужчина, – вон и занавеска в одном месте провисла, и
картина перекошена набок, но в целом вполне прилично, и находиться в ней было
приятно. Стоял в углу телевизор, правда, без видеомагнитофона, зато отличный
проигрыватель и коллекция лазерных дисков. Как видно, Алик оборудовал эту
комнату по собственному вкусу и живет в ней, должно быть, и спит здесь же, на
диване. В комнате было прохладно, сырой воздух проходил в раскрытую форточку. Я
все-таки успела промочить ноги, и теперь меня передернуло. Алик принес
откуда-то калорифер и теплый плед.
– Посиди так, согреешься. Вообще-то тебе надо выпить, а
то простудишься.
– Нет-нет, лучше чаю!
Не хватало еще пить в незнакомом доме, а вдруг я опьянею, и
что потом?
Алик понял, вернее, прочитал мои мысли, покраснел и ушел на
кухню. Он заварил какой-то очень вкусный кофе, принес тосты и сыр, причем сам
съел только маленький кусочек сыра, а я хрустела тостами вовсю. От кофе я
приободрилась, в комнате стало теплее, под пледом было ужасно уютно. Алик так
трогательно обо мне заботился, – словом, было очень приятно сидеть в этой
комнате и никуда не хотелось уходить. Алик поставил тихую ненавязчивую музыку,
а сам развлекал меня приятной беседой. Он рассказывал что-то смешное, я слушала
и вдруг заметила, как он переменился. Передо мной сидел не больной затравленный
человек, каждую минуту ожидающий каких-нибудь унижений и неприятностей, а
спокойный, довольно уверенный в себе, остроумный собеседник.
«Еще бы, – подумала я, – ведь он здесь у себя
дома. Никто не выскочит из-за угла с ножом, не обзовет никак, не наорет просто
так, потому что плохое настроение. Здесь он не ждет никакого подвоха, здесь он
такой, какой есть на самом деле».
Тут я поняла, что раз Алик такой при мне, то, значит, он мне
доверяет, не ждет никаких гадостей, и мне стало совсем хорошо.
«Какой он славный!» – невольно подумала я и улыбнулась.
– Ты что?..– Он прервался на полуслове и заглянул мне в
глаза.
Мне стало неловко – лежу тут перед ним на диване, еще
подумает не то. Я встала, прошлась по комнате, потрогала книги, потом остановилась
перед бронзовыми часами, они стояли на специальном столике.
Часы были старинные, очень красивые. Они не ходили, но как
предмет интерьера были великолепны.
– Потрясающая вещь!
– Это часы моего отца, вернее, деда, – с гордостью
ответил Алик, – фамильная реликвия, конец восемнадцатого века.
Я поскорей отвернулась, чтобы он не видел моего лица.
Говорила же мне Иркина мать, что не было у него никакого отца, точнее, был
где-то там, но Алик его никогда не видел. Наверное, заморочили ребенку голову
еще в детстве, придумали какого-то папу – полярного летчика или военного
моряка, вот он и верит, что его папа геройски погиб, когда он был еще совсем
маленький. Но все-таки в тридцать лет пора бы и прозреть, а впрочем, какое мне
дело? А Алик уже рассказывал, что его дед по отцу был из дворянской семьи и в
свое время у него было много всяких антикварных вещей, но часть мебели сожгли в
блокаду, картины сменяли на еду, у отца остались только большие, на которые в
то время никто не позарился, а часы стояли на шкафу, до них добраться сил ни у
кого не было, так и уцелели. И отец подарил ему эти часы на тридцатилетие.
«Как складно врет! – с тоской подумала я. – Хотя
нет, не врет, это он все придумал и сам в это поверил. Все-таки как-то это
нехорошо, неприятно слушать. И откуда он взял часы? В комиссионке купил? Они же
жутко дорогие».
– Значит, эти часы у тебя недавно?
– Ну да, Алик улыбнулся, – мне же тридцать лет
было в феврале, я говорил, мы с твоей сестрой в школе вместе учились.
Ах да, я вспомнила, что сестра не знает никакого толстого
Алика, вот теперь скажу фамилию, если и тогда она не вспомнит, значит, у Аньки
прогрессирующий склероз.
Дождь кончился, я собралась уходить. Алик меня не удерживал.
– Еще не поздно, проводи меня только до метро, а там уж
я сама.
Он опять согласился, не возражая.
После ухода своей гостьи Алик вернулся домой, тщательно
вымыл чашки, убрал все в пенал, унес плед, расправил помятое покрывало на
диване, выключил калорифер и открыл пошире форточку, чтобы из комнаты
выветрился запах ее духов. Он разобрал бумаги на письменном столе и убрал все в
ящик. Затем прошелся еще раз по квартире. Так, в другую комнату она не
заходила, на кухню тоже, а была только в ванной и туалете. Он зашел в ванную –
так и есть. На расческе остался золотистый волосок. Зачем она выкрасила волосы?
Ну, эти женщины вечно экспериментируют.
После этого он поставил диск с фантазией ре-минор Моцарта.
Фортепьянная музыка его не то чтобы успокаивала, а придавала ему сил. Он мог
слушать ее только в одиночестве, так сильно она на него действовала. Во время
этой музыки он был беззащитен, совсем открыт, но зато потом внутренне собирался
и мог противостоять неприятностям довольно успешно. Обычно ему вполне хватало
Шопена или Шумана, но сегодня был особенный случай, вскоре ему потребуется
много душевных сил, фантазия ре-минор – это сильнодействующее средство. Он
передвинул кресло так, чтобы из окна был виден его любимый цветущий каштан.
Дождь прошел, и теперь каштановые свечки блестели, покрытые мелкими капельками.
