Максим смотрел на меня с непонятным выражением, опять глаза
его странно блестели:
– Как тонко ты все рассчитала!
Теперь я пожала плечами. Что я такого рассчитала, какая мне
от всего этого польза? Надо скорее уходить, мне все это уже начинает надоедать.
– Так я пойду, Максим?
Он молча отвернулся, даже не сделав попытки меня проводить.
Вот так кавалер! Завез черт те куда, а теперь даже дверь входную не откроет. Не
терплю хамства!
– Знаешь, Максим, – сказала я ему на
прощание, – если ты так беспокоишься о своей репутации и боишься журналистов,
может быть, тебе действительно пора перестать изменять жене и стать порядочным
человеком? По-моему, это для тебя наилучший выход.
Он скривился презрительно и пробормотал что-то сквозь зубы,
кажется это было слово «дура». Я захлопнула за собой дверь и побежала по
лестнице. Блузка неприятно распахивалась на горле. Я вспомнила, что пуговица
оторвалась и упала за диван в той квартире. Таких у меня больше нет, придется
менять все. Этот пустяк еще больше испортил мне настроение.
На улице было светло и не поздно, девятый час. Я спросила у
женщины с ребенком дорогу до ближайшего метро. Оказалось, до метро надо было
еще ехать на автобусе, дама любезно показала мне остановку. Домой я добралась
часа за полтора. Ничего себе, приятно провела время с любимым человеком!
Дома я напилась валерианки, потом села в матушкиной комнате
перед телевизором. Показывали старую советскую комедию, они всегда действовали
на меня успокаивающе.
Алик не сразу услышал телефонный звонок. Он сидел в
наушниках, переводил английский текст с магнитофонной кассеты и сразу же вводил
его в компьютер по-русски.
– Слушаю вас.
– Альберт Александрович? Это Громова. Хочу вам
сообщить, что ваша бывшая жена Ольга Головко, допрошенная мной сегодня утром,
категорически отрицает, что была с вами пятнадцатого, в понедельник, в
итальянском ресторане. Она утверждает, что не видела вас более месяца.
– Этого не может быть!
– Тем не менее это так. После разговора с нею у меня
сложилось впечатление, что зря вы рассчитываете на ее помощь.
– Что же вы собираетесь предпринять дальше?
– Я собираюсь вызвать вас вместе с вашей бывшей женой в
четверг к 10.00.
– Я понял, спасибо вам.
– Жду вас в четверг, – и Громова повесила трубку.
Он немного походил по комнате, не потому что разволновался,
а просто спина болела от долгого сидения, потом съел яблоко и опять сел
работать.
Я выскочила из метро и заторопилась на работу. Положено
приходить к десяти, а сейчас уже половина одиннадцатого. Нина Адамовна,
разумеется, ничего не скажет, но проректор по хозяйственной части вечно торчит
у нас. Наша старушка к нему неравнодушна, поэтому поит его чаем и кофе чуть ли
не семь раз на дню и даже, по нашим с Зойкой наблюдениям, кормит своими
бутербродами. Этот боров, не моргнув глазом, объедает бедную старушку, и не
икается ему!
У дверей библиотеки на лавочке сидел парень, похожий на
студента. При виде меня он поднялся с места.
– Вы Марина Алексеевна Ракитина?
– Здравствуйте, молодой человек! Да, я – Марина
Ракитина. И что вам угодно? – Это я, чтобы поставить его на место, сразу
взяла официальный тон.
– А почему вас два дня не было на работе?
– А в чем дело? – я подняла брови. – Вы кто?
Тогда он спохватился и показал мне красную книжечку –
Востриков Дмитрий Иванович, лейтенант милиции.
Так, и до меня добрались, значит. Сподобилась.
– Так почему вас не было на работе?
– А почему вы решили, что меня не было на
работе? – холодно проговорила я.
– А если вы были, то почему не подходили к
телефону? – парировал он.
Ах, вот в чем дело. Зойка по моей просьбе говорила всем
мужским голосам, что меня нет. Я боялась встретиться с Максимом, а оказывается,
это я милиции срочно понадобилась.
– А вы бы сказали, что из милиции, я бы и подошла.
– Я хотел как лучше, – надулся лейтенант. –
Некоторые граждане обижаются, когда ими милиция интересуется, хотят, чтобы
никто не знал.
– Ну, я ничего плохого никому не сделала, милиции не
боюсь.
– Это правильно, негативное отношение к милиции очень
затрудняет нашу работу, – важно высказался он.
Он был такой молоденький, чистенький, с розовыми щеками, я
решила с ним не ссориться.
– Так что вам, Дима, от меня, собственно, нужно? Можно
я вас буду Димой называть или положено товарищ лейтенант?
– Можно просто Дмитрий. Дело в том… Где бы нам
побеседовать?
– А пойдемте на улицу, солнышко светит, на лавочке
посидим.
Он согласился.
– Я по поводу Альберта Румянцева. Что вы можете про
него рассказать?
– А что вам нужно знать? Дело в том, что мы мало
знакомы, поэтому вы лучше задавайте вопросы, не стесняйтесь.
Он спросил, когда мы с Аликом познакомились и у кого. Я
честно ответила, потом рассказала, что после знакомства мы один раз были в
театре, один в кино и пару раз пили кофе вон в том «Грильмастере».
– Вы знаете, где он работает?
– Конечно, я была у него на работе.
– В ту субботу, когда он поссорился с начальницей?
– Ну да, это все знают.
– Какое впечатление произвела на вас ссора?
– Отвратительное! И не ссора, а сама мадам. О
покойниках, конечно, не принято говорить плохо, но, я вам скажу, это была такая
фурия… А впрочем, вам, вероятно, уже про это рассказывали.
Его унылый вид подтвердил мне, что это так и есть.
– А дома вы у него бывали? – продолжал Дима свои
расспросы.
– Была один раз, но не делала там того, о чем вы
думаете, – невозмутимо ответила я. Он покраснел как помидор, а я
рассмеялась: – Димочка, что вы стесняетесь? Вы хотите спросить, не находимся ли
мы с Альбертом в любовной связи? Я честно вам отвечаю – нет. И можете проверять
меня на детекторе лжи!
Он наконец понял, что я валяю дурака и обиделся.
– Что вы можете сказать про понедельник пятнадцатого мая?
Когда вы увидели Румянцева в этот день?
– Когда точно не помню, но после убийства. Я стояла в
толпе у тела.
– А откуда он шел?
– Честное слово, не видела. Я оглянулась, только когда
он меня за руку взял. Но он же рассказывал вашей следовательше, что был с женой
в итальянском ресторане, жена обещала это подтвердить. Вот, кстати, жена вам и
расскажет все про его привычки и характер, даст его полный портрет, а меня уж
извините… – Я развела руками.
