Почему все считают его ненормальным? Что он им всем сделал?
А он-то думал, что она не как другие. Что она хорошо к нему относится. Ведь она
ему нравилась своей решительностью и независимостью в поступках. Наивный
человек, он думал, что со смертью Ольги все изменится, что все неприятности
останутся в прошлом. Как бы не так, ему никогда не выбраться из этого ада.
Что еще говорила Марина? Много кошмарных вещей. Ужасная мысль
заставила его содрогнуться. Почему все они с такой уверенностью твердят, что он
ненормальный? В конце концов, он и сам в это поверит. А может, это так и есть?
Ведь замечает же он и сам за собой некоторые странности. Он страдает от
одиночества, а сам все время один. И когда его ругают и оскорбляют, он просто
не может ответить тем же. Он впадает в какой-то ступор, сердце замирает, он
перестает реагировать на внешние раздражители. Это у него после аварии. Доктора
говорили, что со временем это пройдет, но время идет, а лучше ему не
становится.
Что же еще она говорила? Он не все понял, она была просто
вне себя. А он опять среагировал на крик, и суть прошла мимо.
Алик встрепенулся, осторожно потрогал шрам на затылке. От
прикосновения к холодному ему стало немного лучше, головная боль отступила.
Нет, так не может продолжаться. Он сейчас пойдет туда, разыщет Марину и
поставит все точки над i.
Я продолжала сидеть на подоконнике, не зная, что
предпринять. Музыка играла еше громче. Тут я заметила, что ко мне вперевалочку
идет пингвин. Очень смешной толстый, неуклюжий пингвин с крючковатым носом.
– Алик! Ну ты и вырядился!
«Пингвин» смешно раскланялся и развел руки-крылья:
– Я очень старался! Тебе понравилось?
Голос у него был тонкий и гнусавый, – наверное, он нацепил
на нос бельевую прищепку, как это делали десять лет назад подпольные
переводчики видеофильмов, чтобы их не узнали по голосу.
– Алик, зачем ты изменил голос, я все равно знаю, что
это ты…
Он что-то ответил, но музыка играла так громко, что я не
разобрала слов. Я показала жестом, что не расслышала, он, тоже жестом,
предложил выйти в более спокойное место. Этого я не могла допустить ни в коем
случае, но музыка гремела, Алик обхватил меня своими крыльями довольно крепко и
настойчиво тянул к выходу. Я сопротивлялась, но тут какой-то пьяный идиот
вздумал помогать Алику и буквально вытолкнул меня на лестницу. Тот козел
остался в офисе, а Алик мгновенно подхватил меня, как пушинку, и поднял бегом
на шестой этаж. Отбиться я не смогла, а криков моих все равно никто бы не
услышал.
На шестом этаже делали ремонт, комнаты пока пустовали. Снизу
доносилась музыка, приглушенная и искаженная стенами. Алик стал танцевать под
эту музыку, смешно переваливаясь и хлопая крыльями. Стараясь, чтобы мой голос
не дрожал, я сказала ему, как могла, спокойно:
– Алик, перестань танцевать. Мы должны поговорить.
– Должны, – прогнусавил пингвин и, обняв меня
левым крылом за талию, закружил по комнате.
– Алик, не надо. – Я пыталась высвободиться, но он
не выпускал меня из объятий. – Послушай, я хотела…
– Ты догадалась? – вопросительно прогнусавил
пингвин, кружа меня по комнате все быстрее и быстрее. – Ты поняла? А когда
ты поняла?
– Оставь меня! У меня кружится голова!
Он резко остановился, прижав меня к стене. Белая пингвинья
маска с маленькими черными глазками и крючковатым носом оказалась близко-близко
к моему лицу. Мне было так страшно и так кружилась голова от его безумного
танца, что если бы не стена за мной, я бы, наверное, упала.
– Так когда же ты обо всем догадалась? –
переспросил пингвин свистящим шепотом. – После Ларисы?
– Нет, – с трудом выдавила я, – позже…
– После шофера?
– Нет, еще позже… я долго не могла поверить, хотя все,
казалось бы, сводилось к тебе…
– Почему же ты не верила?
– Потому что ты… нравился мне, – сказала я совершенно
неожиданно для себя и поняла, что это было правдой.
– Нравился? – вскрикнул он злым гнусавым голосом,
отшатнувшись от меня, отскочив на середину комнаты. – Нравился? Этот
жирный тюфяк, это слизняк, это ничтожество?
«Господи, – подумала я в ужасе, – да он же
совершенно сумасшедший, он заговаривается. И сейчас он убьет меня так, как
убивал всех, и никто меня не услышит! Даже если я захочу позвать на помощь, я
не смогу этого сделать – от страха у меня в горле все сковало льдом!»
– Никто не услышит тебя, – прогнусавил пингвин,
как будто прочитал мои мысли, – они веселятся там внизу, им не до нас.
Музыка так гремит, что они не услышали бы даже крики грешников в аду…
– В аду, – откликнулась я тихо-тихо, но он
услышал, – если есть ад, то это – самое подходящее для тебя место, если
его нет – специально для тебя его создадут.
– Что ты в этом понимаешь? Ад внутри меня!
– В какую дурацкую игру мы играем? – опомнилась
я. – Повторяем друг за другом бессмысленные фразы, пойдем лучше вниз, уже
поздно.
– Да, ты права, хватит играть в дурацкие игры, –
прогнусавил пингвин, и в его руке блеснуло узкое длинное лезвие.
Я ахнула и рванулась к двери, но он с неожиданным
проворством бросившись наперерез, преградил мне дорогу.
– Не думаешь ли ты, что от меня так легко убежать?
– Выпусти меня, Алик. Я не сделала тебе ничего плохого.
Те люди, которых ты… они действительно унижали тебя, мучили, причиняли боль, но
я… Там внизу, это было просто от неожиданности. Больше я не скажу тебе ни
одного грубого слова, не сделаю ничего плохого!
– Ничего плохого, – повторил он эхом и схватил
меня за плечо.
Я попыталась вырваться, но его рука сжимала меня как
клешами. Белая маска склонилась надо мной, я слышала его свистящее дыхание.
– Хватит играть в дурацкие игры, – повторил он мои
слова, – настало время для самой прекрасной, для самой упоительной игры на
свете, – и с этими словами он дотронулся холодным лезвием ножа до моей
шеи.
Я взвизгнула и снова попробовала вырваться из его рук, но
эти попытки едва не стоили мне жизни – рванувшись, я наткнулась шеей на лезвие
ножа. Он усмехнулся:
– Видишь, ты сама хочешь умереть. Смерть – это
неосознанное желание каждого человека. Признайся в этом себе и ты примешь ее с
радостью.
– Отпусти меня, ублюдок, – прошептала я с
ненавистью.
– Нет, ты сама не знаешь, о чем просишь. Послушай меня,
я расскажу, что будет дальше, – с этими словами он слегка провел ножом по
моей шее. – Сейчас лезвие нежно погрузится в твою плоть. Видишь – вот
здесь бьется голубоватая жилка, – хотя нет, ты, конечно, не видишь
ее, – лезвие перережет ее, и темно-алая кровь хлынет фонтаном, заливая все
вокруг, окрашивая все багряным цветом смерти. Я буду смотреть в твои глаза –
они какое-то время еще будут живыми, в них будет светиться сознание… и ты
поймешь меня в эти краткие прекрасные мгновения, ты поймешь, какой царский
подарок…
