В это мгновение я изловчилась и ударила его по лицу. Я не
могла вырваться, но на то, чтобы съездить ему по морде, пока этот выродок
расслабился и пел соловьем, сил у меня хватило.
Он отшатнулся.
– Ты все испортила, такие прекрасные мгновения. Я
ненавижу тебя.
Видимо, ударив, я сбила с его носа прищепку, изменявшую
голос и теперь он говорил своим собственным голосом. Голосом Максима.
Я была поражена, но этот голос я узнала бы из миллиона
других голосов. Пелена спала с моих глаз. Мир перевернулся, только не с ног на
голову, а наоборот, все наконец встало на свои места. Я вспомнила все
недомолвки, все странности в поведении Максима, как он буквально преследовал
меня и требовал встречи, а сам прятался и не хотел, чтобы нас видели вместе, а
я, дура, думала, что он боится журналистов. Эти полупустые рестораны,
подозрительная квартира, ведь я абсолютно его не интересовала, но зачем же,
зачем…. Что-то внутри меня уже давно знало правду. Я не хотела знать эту правду,
поэтому заглушала свой внутренний голос, но именно поэтому я не хотела встреч с
Максимом и близости с ним.
– Максим, – сказала я устало, – зачем все
это? Что тебе сделали все эти люди? Что тебе сделала я? Или у вас в Москве
теперь так развлекаются?
Он отступил на шаг, отпустил руку, сжимавшую нож, и,
воспользовавшись этим, я бросилась к двери. Видимо, разоблачение на какой-то
миг выбило его из колеи, но на этот раз я успела выскочить в коридор.
Однако далеко убежать я не смогла: он нагнал меня, схватил за
волосы и резким рывком развернул к себе. В который уже раз за эти страшные
минуты я увидела близко-близко белую маску пингвина, маленькие черные глазки,
крючковатый нос… А еще говорят, что пингвины – безобидные, добродушные,
симпатичные птицы…
– Ты спрашиваешь – зачем все это, – прошептал он
свистящим шепотом, – затем, что все вокруг пропитано ненавистью и
предательством! Этот Подрезов, всеобщий любимец, рубаха-парень… Он крутился
вокруг меня – ах, сделаем передачу, ах, портрет нашего современника, ах, чего
добиваются питерцы! Вынюхивал, выспрашивал, собирал материалы, – ты
думаешь, из любви к правде, из журналистского долга? Думаешь, ему было дело до
природы, до детей? Он хотел раскрыть глаза телезрителям на махинации вокруг
экологических проектов? Да он просто хотел на этом заработать, как и все
вокруг!
– Но на чем заработать, чем же ты занимаешься?
– Ах, нам интересно! Ну, слушай, все равно никому уже
ничего не расскажешь. Экология сейчас на первом месте, особенно в нашем
загаженном городе. Нужны очень дорогие современные воздухоочистительные
сооружения, иначе вы все тут постепенно подохнете и дети будут уродами. Это
даже в Москве поняли. И утвердили проект, денег дали. И город выделил огромные
деньги, потому что помирать-то никому не охота, не может же мэр по городу в
противогазе ходить. Здесь проектом занимался Лифарев. Нашел нужную фирму, все
организовал так, что комар носу не подточит. У меня в Москве все нужные люди
схвачены, нашли западного инвестора, которому тоже заработать охота. Я с ним
там договаривался, чтобы осложнений не было, а то пронюхают писаки эти… И
потекли денежки, всем хватало, никто не в обиде.
– А как же проект?
– Ты всегда была дурой, – констатировал он, –
проект – дело долгое, пока там что будет, потом пересмотрят, то, се, я вообще
ни за что не отвечаю, депутат я. А Подрезов, сволочь, нутром чуял, что не так
все в этом проекте. Сунулся было к Лифареву, тот начеку был. Тогда он фирму
нашел, которая в проекте участвует. Ну, там ребята крутые, ничего ему не
обломилось, к зданию близко не подпустили даже. Подрезов поутих вроде, а потом
ко мне обратился, еше в Москве, чтобы передачу сделать. Как откажешься, сразу
заподозрит.
– Ты врешь, Максим. Тебе самому хотелось, чтобы про
тебя персональную передачу сделали, этим он тебя и купил. Ты тщеславный очень.
Мне уже стало все равно, и я решила не следить за своими
словами.
– Не твое дело! В общем, допер он как-то, что раз
западный инвестор, то можем мы к переводчикам обратиться, вычислил Ларису. Она
Лифарева знакомая, переводила нам все сама. Но разговаривал с ней я, потому что
Лифареву в городе светиться никак нельзя было.
– Значит, Подрезов тебя выследил!
– Надо думать, – неохотно согласился он, –
вообще-то журналист он был хороший, дело свое знал. Он раскопал на меня
компромат и попросил о встрече, а встретившись, назвал пену. Знаешь, какую? Он
хотел половину, половину всего, что имел я! За что? Я все устроил, я рисковал,
это была моя идея, а этому за что? Но, в конце концов, дело даже не в деньгах.
Шантажисты – страшный народ, им все мало. Стоит заплатить один раз, и все. Ты
на крючке. Но я бы не решился, если бы он так не вел себя… Когда я вытаращил
глаза, узнав сумму, он, усмехаясь, сказал, что за каждый день промедления будет
набавлять по десять процентов. Счетчик он, видите ли, включил! Сволочь! Тогда я
сказал ему, что деньги на даче у моего компаньона. Он поверил, он никак не
думал, что я смогу… сделать то, что сделал, ведь мы ехали по городу у всех на
виду. Он не верил до последней секунды. Когда я попросил его остановиться, –
я схватился за сердце, полез в карман за валидолом, – он был совершенно
спокоен, смотрел на меня, усмехаясь: «Горите на работе, совсем здоровье не
бережете», – и когда я ударил его, он был так удивлен…. он не испугался, а
просто удивился. А я смотрел, смотрел, как гаснут его глаза, как жизнь уходит
из них по капле. Я слушал его пульс, а когда сердце остановилось, дождался
когда шоссе опустело и выбросил его из машины, а сам доехал до станции, оставил
его машину в укромном месте и вернулся в город в битком набитой электричке.
Никто не заметил меня. Самое безопасное – быть в толпе, в толпе все анонимны.
– А остальные? За что ты убил остальных?
– Остальные? Я должен был обезопасить себя. Лифарев
знал все, что знал журналист, – еше бы, ведь его подпись стояла на всех
бумагах, связанных с теми очистными сооружениями. Рыльце у него было в пушку,
но, узнав о смерти Подрезова, он занервничал и мог наделать глупостей. Что
может быть опаснее испуганного человека? Мне пришлось это сделать на всякий
случай, я не мог рисковать.
– А Лариса? И этот, Ладуненко?
– Они тоже были опасны. Ларисина фирма имеет право
официально заверять переводы, их документы признают юристы в любой стране.
Подрезов у нее побывал, и эта дура много чего ему наболтала, сумел он ее
разговорить, действительно журналист был хороший. Потом она бы сообразила, что
я мог быть причастен к его смерти. Пришлось ее… из окна, но не жалко –
редкостная была стерва!
– За это не убивают. И не тебе решать, кто достоин
жизни, а кто – нет.
Казалось, он не слышал моих слов, он прислушивался только к
чему-то внутри себя и продолжал говорить:
– А шоферу просто не повезло. Он нас с Подрезовым
просто несколько раз возил на своем микроавтобусе. А нас ничего не должно было
связывать. Я же говорю – ему просто не повезло. Он, конечно, о наших делах
ничего не знал.
