Я молчала, не хотела даже тете Наде говорить про свои сны.
Мы вошли во двор дома на Литейном, где находилась мастерская художника. Окна ее
выходили в другой двор, соседний. Пройдя сквозь арку, я остановилась. Обычный
двор-колодец, вон там окна мастерской, а дом напротив был весь в лесах, и
какие-то железные конструкции сложены внизу. Тетя Надя подсчитывала вслух:
– У мастерской шестой этаж, последний, значит, теткины
окна должны быть не ниже пятого, иначе в таком колодце ничего не увидишь.
Парадные выходят не во двор, а на улицу, только тут не меньше трех подъездов,
который же из них?
Я ничего не отвечала, молча глядя на окна. Он тут, я знала,
что он тут. Никто не сможет меня разубедить.
– Пойдем, Маринка, не можем же мы так прямо ввалиться в
квартиру, ее еще вычислить надо.
Она увела меня почти силой. Мы доехали на метро до станции,
где тете Наде надо было переходить. На прощание она еще раз велела ехать мне
прямо к Алику, а в понедельник мы позвоним нашим знакомым операм и попросим их
осторожно прощупать квартиру.
На следующей же остановке я выскочила и села на обратный
поезд. Я не могу ждать до понедельника, может быть поздно. Что – поздно, я не
уточнила, знала только что мне надо обязательно сегодня побывать в той
квартире. От «Чернышевской» я бежала бегом. Вот и двор, из трех парадных я
сразу же выбрала среднюю. Теперь быстрее на пятый этаж. Вот дверь, обитая
старым дерматином, рядом со звонком кто-то проткнул дерматин гвоздем и
получилась дыра, похожая на пятиконечную звезду. Внизу под косяком я заметила
углубление. В моем сне там должен был лежать ключ. Я не решилась проверить,
есть ли он там в действительности, и протянула руку к звонку. Палец сам
повторил условный код из моего сна: два длинных звонка, два коротких и опять
один длинный.
И дверь мгновенно распахнулась. Это было совершенно
неожиданно. В глубине души я надеялась, что ничего не произойдет, что в
квартире просто никого нет – и двор, и лестница, и сама дверь наводили на эту
мысль. Но даже если кто-то есть в квартире – я думала, что услышу чьи-то шаги,
вопрос, недоверчивое бормотание из-за двери, скрип запоров… Но дверь
распахнулась мгновенно: кто-то стоял за дверью и прислушивался, и ждал…
Дверь распахнулась, и сильная рука втащила меня внутрь
квартиры.
Я ахнула от неожиданности и едва удержалась на ногах.
Тот, кто втащил меня в квартиру, когда-то был Максимом.
Когда-то, тысячу лет назад, в другой жизни, я холодела от его голоса, забывала,
как меня зовут, ехала в любой конец города, бросив все дела. Теперь мне было
трудно поверить в это. Должно быть, это была другая я. Тот человек, который втащил
меня в квартиру, был грязен, небрит, – наверное, не меньше недели он не
пользовался мылом и бритвой, – одежда его была так измята, что, пожалуй,
он и спал, не раздеваясь. Но самое ужасное – его глаза. Воспаленные, красные,
сумасшедшие глаза. От человека с такими глазами можно ждать чего угодно.
– А-а-а! – воскликнул он, и в глазах его появился
такой нехороший блеск, что ноги мои стали ватными от страха, и, если бы он не
придерживал меня рукой за плечо, я, наверное, сползла бы на пол. – А-а-а!
У нас гости! Какая неожиданная радость! А я-то никак не мог тебя подкараулить
одну – ты все время была то с этим своим… тюленем-полиглотом, то с дуэньей, то
еще с кем-нибудь, а тут – на ловца и зверь! Сама пришла. Да, видно, старая
любовь не ржавеет. Но как же ты меня нашла? – Последние слова он произнес
встревоженным голосом. – Ты выследила меня?
– Я нашла тебя… по запаху, – сказала я, окинув
скептическим взглядом его измятую грязную одежду.
– Как бы то ни было, – он пропустил мимо ушей мой
выпад, – как бы то ни было, ты здесь, и я сумею закончить последнее
оставшееся у меня здесь дело.
Он, сильно сжимая мое плечо, провел меня в глубь квартиры.
Я осмотрелась. Квартира, по-видимому, дожидалась ремонта.
Полы были наполовину разобраны, а там, где не разобраны, доски почти насквозь
прогнили. Обои на стенах содраны, краска на дверях и побелка потолка облезли.
Мы прошли в большую пустую комнату с одним, доходящим почти
до самого пола, высоким окном. Окно выходило в тот самый двор, который я видела
и во сне, и наяву, – обычный питерский двор-колодец, заваленный
разобранными конструкциями от лесов.
Посреди комнаты стояло жесткое деревянное кресло с высокой
спинкой.
Максим подвел меня к этому креслу и рывком усадил в него. На
меня накатила какая-то апатия. Я не сопротивлялась и не издавала ни звука.
Максим достал откуда-то веревку и стал привязывать меня к
креслу – руки к подлокотникам, ноги к ножкам. В движениях его была какая-то
нервная суетливость, он все время что-то негромко приговаривал, как бы объясняя
или оправдывая свои действия:
– Сейчас… сейчас мы здесь завяжем… Это очень надежный
узел… Меня научил один знакомый моряк… Вот так, теперь ты никуда не денешься.
Сейчас я должен буду уехать. Не бойся, не очень надолго. Я вернусь вечером,
часов в одиннадцать. Мне должны сегодня передать документы и билеты… Еше
остались люди, которые многим мне обязаны, они не покинули меня в беде. Завтра
в это время я буду уже далеко отсюда, далеко от этой страны… Но я сегодня
вернусь, не бойся, я вернусь и закончу то, что должен сделать с тобой… Ты
пришла сама, ты поняла, что сделать это необходимо…
– Максим, – заговорила я наконец, – опомнись!
Ты болен! Что ты делаешь?
– Что? – удивленно переспросил Максим. – Как
– что я делаю? – В его воспаленных глазах возникло горячечное
изумление. – Я заканчиваю все мои дела здесь. Завтра я улетаю…
– Как, куда ты можешь улететь? Ты в розыске! Тебя ищут
по всей стране!
– А-а-а! – Он отмахнулся, как от назойливой
мухи. – Если бы ты знала, какая это ерунда! Кого угодно можно провести
через границу, если есть деньги… или связи. А у меня, слава Богу, связи еще
сохранились… да и деньги кое-какие…
– Почему же ты… в таком виде? – не удержалась я от
колкости.
Он взглянул на меня с болезненным удивлением:
– А? Что? А, ты про это… – Он оглядел свою грязную,
измятую одежду. – Я… я переговорил с надежными людьми, они попросили две
недели на подготовку документов и организацию выезда, и эти две недели я жил
здесь… Эту квартиру мне оставила тетка… дальняя родственница… Ее не проследить,
поэтому здесь безопасно… А здесь ремонт начали, но закончить не успели…
Сегодня… Сейчас я пойду к верному человеку за документами, там я приведу себя в
порядок… Не волнуйся, все будет в порядке…
– Господи, о каком порядке ты говоришь?! Ты – убийца,
ты – больной, сумасшедший человек! Максим, остановись! Оглядись! Что ты
делаешь? Здесь есть какое-нибудь зеркало? Посмотри на себя! Ты грязный,
страшный, заросший щетиной, скрываешься в какой-то жуткой трущобе, за тобой
охотятся, как за диким зверем, и ты говоришь – все будет в порядке!
Максим взглянул на меня диким взглядом и зашипел, как кот,
которому прищемили хвост:
