— Что, и это все? — недовольно пробурчал Щербаков, с надеждой заглядывая в свою полупустую миску.
Услышав столь нерадостную для нашего слуха фразу, мы с Федором тоже подошли к связанному из жердей обеденному столу поближе. Дневальным в тот день был Басюра, но он только развел руками, показывая этим, что был бессилен приготовить что-то более съедобное.
— Не буду я больше жрать эту баланду, — резко повышает голос Анатолий, демонстративно делая шаг в сторону.
К столу в этот момент подходит капитан. Оглядывает нас исподлобья и, скинув панаму, усаживается на пенек. Молча берет ложку, зачерпывает бурое варево, жует, с трудом проглатывает.
— Что застыли как египетские мумии? — рывком поднимает он голову. — Есть вполне можно, ничего другого не будет.
Мы недовольно переглядываемся. Возможно, Щербак и перегнул палку, но в одном он прав на сто процентов: далее терпеть столь скудное питание просто невозможно. При той нагрузке, которая падает на нас в течение последних дней, мы явно должны кушать как минимум в два раза больше и раза в четыре калорийнее. Видно и невооруженным взглядом, как ввалились наши щеки и втянулись животы. Но капитан неумолим.
— Вы-то двое чего стоите, — переводит он свой взгляд на нас с Федором, — или особого приглашения ждете?
На размышление у нас две секунды, не более. Тем более что сзади подходит Камо, только что притащивший к огню пару относительно сухих дровин.
— Мы тоже подождем чего-нибудь более съедобного, — пододвигаю я свою порцию к миске Воронина. — А вы можете и добавку съесть.
— И мою, — поддакивает Преснухин. — Мы все же в армии, как вы не устаете нам напоминать, товарищ капитан, — с явной издевкой добавляет он, — а не в концлагере. Если не можете обеспечить нам достойной пищи, то так и скажите. Мы сами об этом позаботимся.
Воронин явно не знает, что делать. Отказ от завтрака в любую секунду может перерасти в отказ идти на смену. И уже через несколько минут в полку поймут, что с таким трудом налаженная работа встала. Конечно, заставить нас усесться на рабочие места он в состоянии, но наша техника столь сложна, столь уязвима… Там открутил винтик, там откусил проводочек, и на всей этой груде стекла и железа можно будет ставить жирный крест. Внезапно на наши головы буквально обрушивается проливной тропический ливень. Мы мгновенно промокаем до нитки, а миски с нетронутой похлебкой стремительно наполняются водой. Но никто из нас не трогается с места. Кто-то должен сделать шаг к примирению. Первым этот шаг делает капитан, поняв, что сугубо бытовая ситуация может окончательно перессорить всех на ровном месте.
— Хорошо, — раздраженно отбрасывает он ложку на столешницу и тоже поднимается из-за стола, — замнем вопрос для ясности. Басюра, — поворачивается он к испуганно подскочившему водителю, — поскольку ты у нас с завтраком проштрафился, готовь вторую машину к выезду. Поедем сейчас с тобой искать колхозный рынок. Чувствую, пора…
Что именно пора, он не уточнил, но нам-то ясно, что свои законные нрава, пусть и крошечные, мы в этот раз смогли отстоять. Не прошло и получаса, как дождь закончился, капитан и в самом деле уехал. Возложил все свои обязанности на Преснухина, как на самого, с его точки зрения, благонадежного, и укатил.
Мы проводили его машину взглядами и… пошли по рабочим местам. Камо уселся к передатчику и условным кодом дал знать нашему верховному командованию, что мы готовы к приему очередной порции руководящих указаний. Естественно, что указания тут же были даны и тщательно записаны. Но поскольку прочесть их мы не могли, то продолжили работать в том же режиме, что и вчера. Сами понимаете, что по той же причине отправить утреннюю сводку мы тоже не могли и ограничились лишь подтверждением приема. Прошел час, другой, третий, машина не возвращалась. Больше всех в данной ситуации переживал Федор, как старший. Он, насколько мог, аккуратно рассортировал и даже особым образом разметил перехваченные телеграммы. Боевые самолеты и заправщики он пометил красной галочкой, транспортники — зеленой, а разведчики — синей. До двух часов оставалось всего минут сорок, когда показался заляпанный грязью автомобиль, в окне которого была видна довольная физиономия Басюры. Мы высыпали наружу. Но капитан, наверняка успевший всесторонне обдумать утренний инцидент, вел себя совершенно бесстрастно.
— Щербаков, дружочек, помоги Ивану разгрузиться, — произнес он абсолютно спокойным голосом. — Так, что пришло из центра? — тут же повернулся он к Камо.
— У Федьки все, — замахал тот руками, — ему отдал.
— Прошу, — тут же подскочил к нему Преснухин, выпрыгнувший из кабины. — Вот утренний прием из полка, вот самые важные перехваты, вот голосовой перехват, тоже очень интересный.
Капитан подхватил разложенные перед ним бумаги и, даже не оборачиваясь, твердым шагом удалился в свою палатку.
— Парни, живем! — воскликнул в ту же секунду Анатолий, отвязав один из плотно набитых мешков и заглянув вовнутрь его.
Мы, урча оголодавшими желудками, резво бросились к нему на подмогу. Закупленные продукты были тут же рассортированы и тщательно спрятаны в деревянный, закопанный в землю ящик. Как показал опыт, даже в жару под землей сохраняется относительная прохлада. Конечно, глядя с точки зрения сегодняшнего дня, капитан привез не весть что, но в тот момент мы были рады самым простым продуктам. Правда, ничего мясного, за исключением курицы и двух здоровенных карпов, в мешке не было, но зато там имелось много красной фасоли, лука, кабачков и прочей зелени. Десяток толстых лепешек, две трехлитровые банки растительного масла, килограмм мятных леденцов и два десятка консервных банок завершали на редкость богатый продуктовый набор. Прищелкивая языком от охватившего его возбуждения, Камо неожиданно выхватил из-за голенища длинный клинок, с которым никогда не расставался, и словно коршун бросился на распростертую на столе курицу.
— Вах, — вскричал он, хищно размахивая ножом над головой, — какой сациви я вам сегодня сделаю, пальчики оближите!
Мы удивленно переглянулись. Никогда еще за нашим «стукачем» не наблюдалось столь ревностного желания приготовить что-то вкусное. Обычно он всячески старался отвертеться от кухонного дежурства, ссылаясь на отсутствие должных навыков. Но, видать, голод достал и его, вскрыв столь тщательно скрываемый поварской талант. Много позже, когда приготовленное им сациви было съедено до последней крупинки и косточки, капитан, с видимым сожалением осмотрев свою вылизанную до блеска миску, впервые за день улыбнулся.
— Знал бы я, что ты, Камков, такой специалист по грузинской кухне, то обязательно взял бы еще одного телеграфиста.
— Зачем это? — простодушно удивился Камо.
— Да чтобы не отвлекать тебя больше от котла и сковородки, — ухмыльнулся капитан.
— Это папа у меня был музыкант, — поясняет зардевшийся от неожиданного комплимента Камков, — а мама у меня поваром работает.
Несколько натянутая атмосфера за столом разом разряжается. Все оживляются и с удовольствием начинают подтрунивать над Камо, на круглом лице которого впервые за многие дни появилась привычная бесшабашная улыбка.
