– Прошу за мной, – ответил дневальный, жестом руки приглашая его за собой.
Они проследовали в следующее помещение, до которого Вист со своими помощниками вчера не дошел. Справа, сразу за распашными дверьми, был отгорожен проволочный вольер для собак, а слева, у дальнего торца стены, приглушенно тарахтела небольшая дизельная электростанция, около которой сонно клевал носом дежурный дизелист. Миновав дизельную, они подошли к двери с крупной надписью «Воздушный кессон». Дневальный толкнул железную дверь, и они оказались в небольшой бетонной камере, в которой были еще две двери. На правой был нарисован белой краской череп с костями, под которым виднелась уже полустертая от времени и сырости надпись: «Внимание! Без письменного предписания коменданта крепости не входить. Печать без старшего офицера СС не снимать! Нарушение карается расстрелом!»
Уполномоченный ГУИБ похлопал рукой по холодной дверной стали и подумал: «Вот ведь причуды судьбы: тысячи людей трудились над неповторимыми и единственными, поистине бесценными шедеврами, собранными на этом тайном складе, а он, можно сказать рядовой офицер СС, получил власть своей рукой скрыть от всего мира эти шедевры, быть может, навсегда. Однако сигнал еще не получен, и будем надеяться, что он нескоро прозвучит в эфире». Вист толкнул вторую дверь и, справив малую нужду, вернулся в казарму. Часы показывали пять двадцать. Дневальный уже растолкал обоих его подчиненных, и они вскоре предстали перед ним хоть и заспанные, но уже одетые.
– Туалет там, – махнул им рукой Вист, – слева от дизельной. Сходите, что ли, умойтесь, а то на ваши небритые рожи даже мне смотреть тошно.
Карл и Ганс дружно кивнули всклокоченными головами и, зевая на ходу, гуськом двинулись в указанном направлении. Используя свободную минуту, Вист, усевшись за стол, вынул из кармана кителя записную книжку и авторучку.
«Так, – подумал он, – прежде всего прикинем, что же сегодня нужно будет сделать».
Когда свежевымытые и даже причесанные подрывники вернулись, у него уже был набросан план из тринадцати пунктов, которые, кровь из носа, нужно было выполнить сегодня до ночи.
Роде и Гюнтер подъехали к проходной замка только в половине седьмого. Лейтенант, заглушив двигатель, сразу куда-то исчез, а директор начал ежедневный обход по залам своего музея. Конечно, он никогда не делал это так рано, но в остальном все было как обычно. Правда и смотреть-то теперь уже было особенно не на что. Большинство картин было уже снято со стен, и они уныло стояли в штабелях в проходах между залами, все было сдвинуто со своих привычных мест и перепутано. В других залах царил точно такой же беспорядок. Проходя по ним, Роде искренне грустил о двух последних годах, когда руководимый им музей расцветал месяц от месяца, пополняясь все новыми и новыми шедеврами. От тоскливых мыслей его отвлек громкий стук сапог, раздавшийся у него за спиной. Директор повернулся. Его догонял оберштурмбаннфюрер. Сегодня он выглядел мрачным и был явно не в духе.
– А, доктор, – поприветствовал его Вист, заметив директора в проходе между двумя залами, – как спалось сегодня?
Не дожидаясь ответа, он обвел рукой опустевшие стены:
– Вам не кажется, что это просто катастрофа, доктор?
– Да-да, – поддакнул директор, имея в виду разгром, учиненный эвакуационной командой. – Вы несомненно правы, это настоящая катастрофа для нашего городского музея, господин оберштурмбаннфюрер.
Вист взглянул на него и, сообразив, что они говорят о разных вещах, поправился:
– Я имею в виду то, что здесь осталась еще масса всякого не отправленного и даже не упакованного имущества.
Дипломированный искусствовед Роде даже скривился при слове «имущество», но ничего не возразил, подумав, что тот по-своему действительно прав.
– Это черт знает что! – продолжал негодующий Вист, – всего пять залов, как я вижу, очищены на сто процентов, а в остальных еще хоть кучка в углу, да лежит! Да я ведь не побывал пока в ваших, доктор, запасниках. Вот, кстати, давайте-ка вместе туда сейчас и наведаемся. Где это у Вас, в подвале?
– Да, – вяло отозвался Роде, – там.
Они быстро спустились по лестнице в подвал и, попетляв пару минут по гулким и пустынным коридорам, подошли к дверям музейного склада.
«Внимание всем офицерам, задействованным в плане «ГРЮН».
Сообщаю, что массированная атака русских войск ожидается на рассвете шестого апреля. Противник сосредоточил крупные силы тяжелой артиллерии и танков и рассчитывает сломить сопротивление защитников города до пятнадцатого апреля. В связи с этим обстоятельством приказываю:
1. С полуночи сегодняшнего дня всем уполномоченным находиться в подземных укрытиях, не далее чем в двухстах метрах от порученных вам объектов.
2. Не позднее чем в тринадцать часов доложить о готовности к выполнению задания. Офицерам Липке, Ранке, Висту, Штуде и Шниттке прибыть к коменданту города за получением дополнительных инструкций в одиннадцать тридцать по берлинскому времени.
Гауптштурмфюрер Штандлер».
Так уж повелось на войне, что перед наступлением бывает особенное, можно даже сказать, настороженное затишье. Это и понятно. Готовящая наступление сторона озабочена наиболее тщательным и скрупулезным выполнением всех подготовительных мероприятий, и ей уже не до ежедневной рутины войны. Защищающаяся же сторона, чувствуя, что готовится особенно сильный натиск, бросает все силы на укрепление своих позиций и возведение запасных. Такая же настороженная тишина установилась и вокруг Кенигсберга начиная с утра четвертого апреля. Танкисты капитана Сорокина использовали это время достаточно оригинально – устроили баню. Делалось это очень просто. Танком валилось несколько деревьев. В подходящей воронке или канаве разводился сильный огонь, и через час-полтора, когда дрова догорали и в бочке из-под бензина доводилось до кипения два с половиной десятка ведер воды, танкисты сооружали саму баню. Надо сказать, что у них на это уходило не более четверти часа. В центре ямы устанавливался специально сваренный в ремонтных мастерских раскладной, обрешеченный осиновыми плашками настил, около него втыкалось несколько кольев, и все это сооружение накрывалось огромным куском трофейного камуфлированного брезента. Такая незатейливая конструкция исправно действовала в любом месте, в любое время года и в любую погоду. Ведь посудите сами, деревья, вода и канавы у нас всегда имелись в изобилии. Танкисты намывались впрок и надолго. Все они уже по предыдущему фронтовому опыту знали, что в наступлении мыться будет некогда, и с толком использовали последние спокойные часы перед боем.
В девять тридцать в здании комендатуры, которое располагалось в центре города, недалеко от магистрата, начальником гарнизона города генералом от инфантерии Бернгардом Отто фон Ляшем было собрано небольшое совещание. Присутствовали только заместители коменданта и старшие командиры воинских подразделений, дислоцирующихся в пределах города.
– Господа офицеры, – обратился к ним Ляш, – нам предстоят тяжелые времена, и мне хотелось бы обратиться сегодня к населению Кенигсберга с воззванием. Нам, военным, все же легче, у нас в руках оружие, мы имеем первоклассные защитные сооружения и значительное количество всякого рода припасов. Говоря военным языком, мы можем держать оборону не менее двух, а то и трех месяцев. Все зависит от того, как мы встретим первый, несомненно самый мощный натиск азиатских орд. И в этом нам должны помочь наши доблестные командиры городских фортов. Имея такие мощные стены, прекрасную крупповскую артиллерию и полностью укомплектованные гарнизоны, мы вправе рассчитывать на то, что они железной стеной встанут на пути атакующего противника и позволят нам сдержать его на значительном расстоянии от городских стен. Но вот гражданское население, несомненно, будет терпеть значительные неудобства в связи с обстрелами и пожарами. Хочу вам зачитать выдержки из моего воззвания...
