— Сир! — произнесла она и подняла на короля свои полные слез глаза. — Я умоляю ваше величество не ставить мессира де Селонже перед таким трудным для него выбором. Разрешите ему вернуться в монастырь, если он этого желает.
— А что будет с вами, мадам?
— Все, что будет угодно королю, — тихо сказала Фьора. — Я подчиняюсь вашей воле. Я страшно устала…
— Надо думать! — кивнул король с сочувствием. — Как бы то ни было, за вами остается Рабодьер, который я вам дарю пожизненно с правом наследования вашими потомками. Однако посмотрите, что там?
К ним приближалась принцесса Жанна, которая покинула трибуну после того, как окончился поединок, и отец ей что-то прошептал на ухо. Она вела за руку маленького Филиппа, а следом шла Леонарда.
Как и все собравшиеся, Филипп тоже повернул голову туда, куда смотрел король. При виде принцессы и очаровательного малыша он замер. Жанна наклонилась к Филиппу:
— Не хотите ли обнять вашего отца?
Малыш с восторгом смотрел на высокого рыцаря в полном вооружении. Именно таким он представлял своего отца. Мальчик бросился к Филиппу, который встал на колено и раскрыл объятия, но не мог прижать сына к груди, потому что стальные доспехи могли причинить ему боль. Но он обнял его с такой нежностью, что это вызвало довольную улыбку на лице короля.
— Я думаю, — вздохнул он, — что тут все ясно!
С трудом поднявшись, он спустился по ступенькам трона.
— Мы не собираемся требовать от вас клятвы верности, — сурово произнес он, обращаясь к Филиппу. — Однако настаиваем на официальном признании того, что отныне вы не станете никаким образом вредить нам и не будете прививать своим сыновьям ненависть к Франции, а, напротив, разрешите им поступить на нашу службу. Не забывайте, что Селонже находится в Бургундии, а сама Бургундия снова принадлежит французской короне.
Филипп поднялся с колен, а мальчик подбежал к матери. Селонже некоторое время смотрел на этого невысокого роста человека, над которым возвышался на целую голову и который внешне так мало походил на настоящего короля, хотя временами от него исходила властная сила. Филипп опустился на колено и поднял руку, как это принято в момент принесения клятвы:
— Клянусь своей честью и именем, которое ношу, сир. Отныне никто из рода де Селонже не поднимет оружие против короля Франции.
— Мы благодарим вас! Вот, донна Фьора, вы и обрели семью!
Именно вам мы поручаем этого бунтовщика. Теперь вы будете его охранять, и мы не сомневаемся, что…
— Нет, сир, ради бога! Сжальтесь, я не вынесу такой ответственности!
— Делайте с ним все, что вам угодно! — благодушно махнул рукой король. — А мы хотим пожелать вам доброй ночи. Ну, как, дочь моя, — обратился он к герцогине Орлеанской, — довольны ли вы своим отцом?
— Да, сир! Я никогда не сомневалась в вашей справедливости! — улыбнулась Жанна. — Но зачем надо было подвергать донну Фьору такому жестокому испытанию? Неужели вам и вправду было необходимо обращаться к божественному правосудию?
Так, продолжая беседу, они направились к дворцу. Король улыбнулся, а затем наклонил голову и сказал, чтобы все могли это слышать:
— Конечно же, нет! Я почти сразу понял, что мадам Селонже стала жертвой заговора, но было необходимо, чтобы все подумали, что ее жизнь в опасности, и таким образом я смог добиться от ее упрямого супруга, чтобы он вышел из своей норы.
— Но как же она сама? Почему нельзя было предупредить ее?
— Потому что она тем не менее совершила очень много глупостей и заслуживала небольшого урока. Но ей не стоит знать об этом. Я не люблю посвящать окружающих в ход моих мыслей. А теперь, дочь моя, нам пора пообедать. По правде сказать, все это очень возбудило мой аппетит!
Фьора вместе с Филиппом, сыном и Леонардой возвращались верхом в свой дом с барвинками, но оба супруга еще не обменялись ни единым словом. Селонже посадил сына перед собой в седло и бережно поддерживал его. А Фьора чувствовала, как в ней нарастает печаль, потому что супруг не сделал ни единого движения ей навстречу.
Когда они въехали в тенистую аллею, обсаженную дубами, Фьора приблизилась к нему.
— Филипп, — с трудом начала она, — пока ты еще не вошел в этот дом, я напомню о том, что король вручил твою судьбу в мои руки, и хочу тебе сказать…
— Что?
— Я хочу тебе сказать, что ты свободен, совершенно свободен! Если ты захочешь вернуться в Нанси, ты волен это сделать.
— Если я тебя правильно понял, ты не собираешься предложить мне свое гостеприимство? — с удивлением взглянул на нее Филипп.
— Ты с ума сошел! — воскликнула Фьора. — Это мое самое большое желание!
— И ты хочешь наслаждаться всем одна: и Селонже, и этим очаровательным маленьким человечком! Ты собираешься меня прогнать? Ты права, потому что я вполне этого заслужил, и ты можешь отказаться жить вместе со мной!
Он спешился, отдал ребенка Леонарде, а сам помог Фьоре сойти с лошади. Она боялась поверить своим глазам. Филипп смотрел на нее совсем как раньше, и в его светло-карих глазах мелькала легкая усмешка, которую она так любила, но больше всего поразило ее то, что он ей улыбался! ., — Я все время только и мечтала, чтобы жить рядом с тобой, Филипп!
Он не выпустил ее руку, а притянул жену к себе:
— Ты ведь знаешь, что я невозможный человек.
— Я это знаю, но я и сама тоже не образец кротости.
— Я это давно заметил. Давай попробуем снова жить вместе до тех пор… пока смерть не разлучит нас?
Вместо ответа она прижалась к нему, а в это время обитатели Рабодьера спешили им навстречу, чтобы поздравить с возвращением.
— До тех пор, пока смерть не разлучит… — тихо повторила она. — А ты думаешь — это возможно?
— Я только что тебе сказал; давай попробуем. Тесно прижавшись друг к другу, они вошли в дом, увитый нежными голубыми цветами, в котором пахло праздничным пирогом, испеченным Перонеллой…
