— А как же мы ее повезем — голую? — ненаглядный
как-то странно пустил петуха.
Я взглянула на него пристальнее и увидела, что в глазах у
него стоят слезы. Этого только не хватало! Рыдать положено женщине, а плачущий
мужчина смешон, не его это амплуа. Хоть и пишут в книжках, что даже самые
сильные мужчины способны рыдать от переживаний и горя, я в это не верю. И
плачущий мужчина вызывает у меня только отрицательные эмоции, потому что отец
раза два в году напивается и плачет потом пьяными слезами о своей погубленной
жизни.
— Немедленно прекрати! — проскрежетала я. —
Не смей распускаться, у нас еще столько дел!
— Я не могу. — Он все-таки разревелся.
Второпях я сунула ему платок из косметички Каролины, это
вызвало новый приступ плача. Бормоча ругательства, я бросилась на кухню и
принесла ему мокрое полотенце. Вытирать слезы, смешанные с потом, мне пришлось
самой — он уже и руки не мог поднять.
— Слушай, возьми себя в руки! — пыталась я его
увещевать.
— Извини. Со мной никогда такого раньше не случалось.
— М-нда. Я тоже раньше никогда не прятала трупы.
Пока он приходил в себя, я прошлась по квартире и
посмотрела, не упустила ли чего. Я забрала вещи Каролины, моих в квартире не
было. В коридоре на гвоздике висели запасные ключи от машины ненаглядного. Сама
не знаю почему, но я прихватила их, оглянувшись на дверь. Ненаглядный был в
таком состоянии, что ничего не заметил.
— Ну что ж, приступим, — решительно сказала я и
откинула закрывавшую труп Каролины простыню. — Скатерть тащи!
— Ка… какую скатерть? — заплетающимся языком
спросил ненаглядный, в ужасе косясь на труп своей случайной подружки.
— Какую-какую, — передразнила я его, — самую
большую, какую найдешь! Надеюсь, скатерти у тетки были?
— Сейчас…
Он полез на антресоли — довольно уверенно, надо
сказать, — и вытащил оттуда большую красивую скатерть в ирисах, вышитых
гладью.
— Сокровище! — воскликнула я с невыразимой мукой в
голосе. — Неужели нет ничего попроще?
Он послушно достал скомканную невзрачную скатерть в бежевую
клетку.
Мы разложили скатерть на полу возле дивана, и я осторожно
взялась за труп, чтобы стащить его на пол. Ненаглядный смотрел на тело в ужасе
и не мог к нему прикоснуться. Надо сказать, мне это тоже не доставляло большого
удовольствия, но я виду не показала и прикрикнула:
— Сейчас ты к ней боишься прикоснуться? Раньше надо
было бояться, тогда бы и не случилось ничего! Все из-за тебя! Ну, посадил бы в
машину, подвез куда надо, — извините, мол, девушка, больше ничего не могу
для вас сделать, меня любовница ждет… А ну, берись!
Он выполнил команду, быстро и не раздумывая, как в армии.
— Молодец!
Мы благополучно скатили ее на пол и завернули в скатерть.
Теперь, когда тела не было видно, стало не так страшно — сверток как сверток!
Ненаглядный опять застыл в ожидании приказа. Сам он, похоже,
соображать совершенно не мог.
— Что стоишь? Выходи, заводи машину и подгоняй к самому
подъезду.
Он мгновенно кинулся к дверям — видно, очень уж страшно ему
было оставаться в этой квартире. Я еле успела его перехватить:
— Чучело! Ты хоть куртку-то надень, холодно на улице!
К счастью, пока мы несли свою поклажу по лестнице и
укладывали в багажник «копейки», нам не попался никто из соседей — только
ободранная черная кошка проводила нас заинтересованным взглядом, но я решила не
считаться с приметами: все плохое сегодня, по-моему, уже случилось.
Закрыв багажник, я вытерла пот со лба и вздохнула с
облегчением.
— Садись за руль, сокровище! Права-то не забыл? Поезжай
не спеша, соблюдай все правила — нам только не хватает, чтобы гаишник
остановил…
— Куда? — растерянно спросил ненаглядный.
— Куда? — повторила я и ненадолго
задумалась. — Пока к Выборгскому шоссе.
Я вспомнила одно местечко недалеко от города, куда ездила один
раз за грибами.
Мы проехали по проспекту Науки, по Тихорецкому. На углу
проспектов Культуры и Луначарского скучал одинокий гаишник. Увидев на пустой
ночной улице нашу машину, он махнул рукой. Только этого нам не хватало!
Скосив глаза на ненаглядного, я увидела, что лицо у него
блестит от пота, щека подергивается, и шестым чувством поняла, что он
собирается нажать на газ.
— Стой, кретин! — злобно зашипела я. —
Тормози! Подъезжай к сержанту и улыбайся! Улыбайся, черт бы тебя побрал!
— Сержант Трясогузкин! — представился гаишник,
подходя к нам неторопливой вальяжной походкой. — Попрошу ваши права!
Мой ненаглядный трясущимися руками перебирал пачку
документов. Похоже, он совсем перестал соображать. Я выдернула у него из рук
пластиковый квадратик, перегнулась через этого идиота и высунулась в
водительское окно с самой чарующей улыбкой, откуда только что взялось:
— Трясогузкин? Какая у вас милая фамилия. А вы всегда
дежурите на этом перекрестке? Я вас раньше никогда не замечала, а как можно не
заметить такого интересного мужчину?! Вот наши права! А что, разве мы
что-нибудь нарушили?
— У вас не горит левый габаритный фонарь, —
пробасил Трясогузкин, растерявшийся от моей болтовни.
Он хотел продолжить, но я затараторила:
— У этого ужасного человека, — кивок в сторону
ненаглядного, — руки растут не из того места. Он так запустил машину! Это
просто кошмар! Но вы не беспокойтесь, товарищ сержант, я возьму этот вопрос под
свой личный контроль. Левый габаритный фонарь, вы говорите? Я заставлю его все
сделать! Прямо с утра! И левый габаритный, и правый габаритный… Мы сейчас очень
торопимся, потому что у нас собака не гуляна, но все равно я ему говорю:
«Герман, поезжай аккуратно, не превышай скорость, соблюдай все правила…
Матильда подождет…»
— Какая Матильда?! — спросил слегка обалдевший
сержант Трясогузкин.
— Как — какая Матильда?! — переспросила я с
удивлением. — Наша собака, ризеншнауцер! Та, которая не гуляна! Но я все
равно сказала: «Герман, не превышай скорость!» Мы ведь не превышали скорость?
Не… не превышали, — нервно ответил вконец запутавшийся
сержант, — поезжайте… к Матильде. — И он торопливо сунул ненаглядному
права, окинув его при этом жалостливым и сочувственным взглядом: терпи, мол,
мужик, раз уж женился на такой, сам дурака свалял…
Только отъехав на безопасное расстояние от перекрестка,
ненаглядный скосил на меня глаза:
— Ну, ты даешь!
— А ты как думал? — гордо ответила я. — Что
бы ты без меня делал? Не отвлекайся! За дорогой следи!
— А если бы он попросил багажник открыть? — не
унимался ненаглядный.
