— Если бы да кабы… еще что-нибудь придумала бы!
Но, честно говоря, я сама была очень удивлена неожиданно
открывшимися у меня способностями. Я была просто уверена, что сумею заморочить
голову сержанту. Так оно и вышло. Нельзя сказать, что я не боялась, но чувство
страха придавало всем ощущениям особенную остроту. Я прислушалась к себе и
поняла, что изменилось: исчезла постоянная гнетущая скука. Эта скука,
преследовавшая меня с детства в доме родителей, скука, с которой я свыклась,
как больной ревматизмом свыкается с ломотой в костях, скука, казалось
растворенная у меня в крови, наконец исчезла, и кровь бурлила и пузырилась во
мне, как шампанское в бокале.
Больше нам никто не попадался. — Ночное шоссе было
пустынно. Узнав знакомую дорогу, я велела ненаглядному свернуть с Выборгского
шоссе. Километров через пять мы еще раз свернули на проселок, потом — на
грунтовку. Я с ужасом ожидала, что мы вот-вот застрянем, но Бог миловал.
«Копейка» потихоньку тащилась через весенний лес.
Наконец сбоку от дороги я увидела большую круглую яму, до
краев наполненную водой, — наверное, оставшаяся от войны воронка.
— Здесь, мы оставим ее здесь.
Мы остановились, открыли багажник, вытащили оттуда тяжелый и
неудобный сверток… Я старалась не думать о том, что там внутри. Сверток с
громким плеском ушел в темную воду, и рябь на поверхности быстро успокоилась.
Я выпрямилась и огляделась.
Мне никогда, пожалуй, не приходилось бывать ночью в весеннем
лесу. Кое-где еще виднелись пятна нерастаявшего снега, но в основном снег уже
сошел, обнажив темную прошлогоднюю траву, сухой черничник и сгнившие листья.
Пахло влагой, свежестью и ночью. Меня охватило какое-то странное возбуждение.
Кровь бурлила еще сильнее. Я совершенно не думала о том, что минуту назад
избавилась от трупа незнакомой мне женщины; я чувствовала только, что молода,
полна сил, что вокруг меня — весенняя ночь… Я по-звериному втянула носом воздух
и уловила множество пьянящих ароматов. Как хорошо весной! Хочется стать
какой-нибудь лосихой и мчаться через ночной весенний лес, вдыхая умопомрачительный
запах просыпающейся земли, чувствуя кожей мягкое прикосновение голых еще веток,
и где-то там, в чаще, встретить своего лося…
Я передернула плечами, сбрасывая странное гипнотическое
наваждение. Нужно было скорее выбираться из этого места.
Всю обратную дорогу я молчала, с удивлением прислушиваясь к
собственным ощущениям. Неужели мне для полноты жизни нужно чувство опасности,
риска, неужели у меня, совершенно обычной дочери бедных немолодых родителей, в
глубине души таятся криминальные наклонности?
— Куда теперь? — нарушил молчание ненаглядный.
— Отвези меня домой, а сам…
— Я не могу вернуться домой среди ночи! — резко
возразил он. — Мать очень больна, она разволнуется, придется возиться с
ней до утра. И в ту квартиру вернуться не могу.
— Естественно, — не могла не согласиться я. —
В той квартире нам с тобой делать нечего.
Я еще раз внимательно на него посмотрела. Похоже —
успокоился, а что там на самом деле… Может, и не врет про мать. И, пожалуй,
лучше его не отпускать сейчас одного никуда. Пусть до утра на глазах будет.
— Ладно, едем ко мне. Родители на даче, никто не
помешает.
Я редко приглашаю домой своих знакомых. Даже если родителей
нет дома, я смотрю глазами постороннего человека на вытертый линолеум в
прихожей, прикрытый разноцветными половиками, сплетенными мамой из старых
тряпок, на сшитые ею когда-то уже старенькие ситцевые занавески на кухне, на
алюминиевые кастрюли, вдыхаю стойкий запах хозяйственного мыла…
Покупала я с получки и моющие средства, и новые полотенца и
занавески — все напрасно. Мать прятала вещи в шкаф, а «Фейри» пользуюсь только
я. Так было всегда, сколько себя помню. Все новое — в шкаф, и донашивается
старое, пока не истлеет до дыр.
— Есть хочешь? — спросила я, так как неожиданно
почувствовала вдруг зверский голод.
В общем, и неудивительно — последний раз ела сегодня,
вернее, вчера в три часа дня. Ненаглядный от еды отказался, но робко поглядывал
на дверь ванной, душ-то принять ему сегодня так и не удалось. Пока он
плескался, я обшарила кухню. Мать оставила целую латку голубцов и еще полпирога
с рыбой. Все-таки приятно, когда кто-то о тебе думает…
Мы быстро разобрали постель и легли, стараясь не касаться в
разговоре недавно выброшенного трупа. Ненаглядный отвернулся к стене и вскоре
задышал ровно. Я же не могла сомкнуть глаз. Словно сегодня в лесу мне
передались от пробуждающейся земли какие-то соки. Они бродили во мне, набухая.
Я поняла, как чувствуют себя деревья весной. Вот почки растут и лопаются
наконец со сладкой болью, и солнышко ласково пригревает едва появившиеся
клейкие листочки…
Кровь по-прежнему бурлила во мне. Меня переполняло страстное
желание любви, ну да, очевидно то, что я сейчас испытываю, называется страстью.
Но к кому? Не к этой же туше, не к этому посапывающему сундуку, что лежит рядом
со мной.
Я ткнула ненаглядного кулаком в бок, чтобы подвинулся, потом
улеглась поудобнее.
«Нет худа без добра, — думала я, засыпая, — зато
мы наконец-то расстанемся с ненаглядным навсегда. После всего, что случилось,
ноги моей не будет в его квартире. Завтра я выпровожу его домой и больше
никогда не увижу».
Если бы я знала, как я тогда ошибалась…
Герман включил зажигание, прогрел мотор и, не торопясь,
выехал со стоянки. У самых ворот к нему бросилась молодая женщина с большой
сумкой в руках.
— Шеф! Прошу вас, подвезите!
Это было так похоже на то, что случилось позавчера —
девушка, сумка и эта фраза, — что Герман от страха покрылся холодным
потом. Все это снова обрушилось на него: полная газа квартира, жуткая боль в
затылке, мертвое женское тело на диване, ночная поездка по городу с трупом в
багажнике, черный лес, жуткий плеск воды, смыкающейся над трупом… Посерев
лицом, он резко вдавил в пол педаль газа и рванул вперед, чуть не сбив какую-то
зазевавшуюся старуху… Однако далеко уехать ему не удалось. Перед ним вынырнул,
подрезая «копейку», черный джип «чероки» с тонированными стеклами, а когда он,
ударив по тормозам и чудом избежав столкновения, взглянул в зеркало заднего
вида, то увидел, что сзади вплотную к нему, встала «девятка» цвета «мокрый
асфальт».
Из джипа вышли двое парней в черных кашемировых полупальто:
один — широкоплечий накачанный блондин, второй — худой брюнет с узким нервным
лицом.
Подойдя к «копейке», брюнет наклонился и спросил:
— Что же это ты, падла, с девушкой так грубо обошелся?
— С к-какой девушкой? — заикаясь от страха,
спросил Герман.
С какой? — переспросил брюнет, удивленно подняв
брови. — С той, которая тебя вежливо попросила подвезти. А что, была еще
одна?
