Он поставил стакан на стол и стал смотреть в сторону небольшого озера на другой стороне равнины. К нему подошло стадо зебр. Они вели себя нервно, потому что рядом с водопоем обычно устраивали засаду львы. Наконец зебры осмелились войти в воду и одновременно опустили головы, касаясь губами поверхности воды. Их головы выглядели, как отражения во множестве зеркал. Потом стоявший на страже жеребец встревоженно заржал, и зебры разбежались, поднимая копытами тучи брызг.
— Лечение, о котором ты говоришь, считается радикальным, — сказал полковник Бухарин, наблюдая за тем, как стадо зебр скрывается в лесу. — Некоторые пациенты его не выдерживают. А те, что выдерживают, — он замолчал, пытаясь подобрать нужные слова, — становятся другими.
— У них разрушается разум, — подсказал Питер Фунгабера.
— Упрощенно говоря, да. — Полковник кивнул.
— Мне нужно его тело, а не разум. Мне нужна марионетка, а не человек.
— Это можно устроить. Когда ты пришлешь его к нам?
— Сначала — алмазы.
— Конечно. Сколько времени понадобится? Питер пожал плечами.
— Немного.
— Когда будешь готов, я пришлю врача с соответствующими лекарствами. Мы можем вывезти этого Тунгату Зебива таким же способом, что и слоновую кость. На самолете в Дар-эс-Салам, потом на нашем грузовом судне до Одессы.
— Согласен.
— Ты сказал, что он где-то рядом. Я хотел бы взглянуть на него.
— Это разумно?
— Доставь мне удовольствие. — Это прозвучало скорее как приказ, а не как просьба.
* * *
Тунгата Зебив стоял под нещадными лучами полуденного солнца. Белая стена, лицом к которой он стоял, отражала лучи, как огромное зеркало. Его поставили к стене еще до рассвета, когда чахлая пожелтевшая трава у кромки плаца была покрыта инеем.
Тунгата был абсолютно голым, как двое других мужчин, стоявших рядом с ним. Все трое были настолько изможденными, что можно было пересчитать все ребра на их телах, а позвонки вдоль спин выглядели как четки. Тунгата прикрыл глаза, чтобы их не так ослеплял отраженный от стены свет, и сконцентрировал внимание на каком-то пятнышке, чтобы легче было бороться с головокружением, от которого несколько раз уже теряли сознание его собратья по несчастью. Только удары плетьми поднимали их на ноги. Они едва держались на ногах, качаясь как пьяные.
— Мужайтесь, братья, — прошептал Тунгата на синдебеле. — Нельзя, чтобы эти машоны увидели вас побежденными.
Он изо всех сил старался не потерять сознания и тупо смотрел на выбоину на стене. Это был след от пули, тщательно закрашенный известью. Мучители педантично красили стену после каждой казни.
— Аманзи, — прохрипел мужчина справа. — Воды!
— Не думай об этом, — приказал Тунгата. — Иначе сойдешь с ума.
Жара от стены накатывалась на них волнами с почти физической силой.
— Я ослеп, — прошептал второй мужчина. — Я ничего не вижу.
Отраженный от стены свет действовал на его глаза, как снежная болезнь.
— Смотреть не на что. Кругом только гнусные рожи машонов, — сказал ему Тунгата. — Благодари бога за то, что ослеп, мой друг.
Они услышали, как за их спинами раздалась резкая команда, и по плацу затопали тяжелые ботинки солдат.
— Они идут, — прошептал ослепший матабел, и Тунгата Зебив почувствовал, как его охватывает отчаяние.
Да, они идут, на этот раз за его жизнью.
Каждый день, ровно в полдень, все эти долгие недели заключения, он слышал топот ботинок расстрельной команды по плацу. На этот раз они пришли за его жизнью. Он не боялся смерти, не чувствовал ничего, кроме скорби. Он скорбел о том, что не смог помочь своему народу, попавшему в беду, о том, что никогда не увидит любимую женщину, что она никогда не родит ему сына, взять на руки которого он так страстно хотел. Он скорбел о том, что его жизнь, казавшаяся настолько многообещающей, закончится преждевременно, и вдруг вспомнил далекий день, когда он стоял рядом со своим дедом и смотрел на маисовое поле, уничтоженное коротким, но сильным градом.
— Все труды пошли прахом, — пробормотал дед. — Какие потери!
Тунгата повторил эти слова и почувствовал, как грубые руки разворачивают его и тащат к деревянному столбу, вбитому в землю перед стеной.
Они связали ему руки за столбом, и Тунгата широко открыл глаза. Ослепительный блеск стены больше не жег ему глаза, но он увидел перед собой шеренгу солдат.
Солдаты притащили двух других матабелов. Ослепший упал на колени от ужаса и истощения, и его кишечник невольно опорожнился. Охранники грубо захохотали.
— Встань! — резко приказал ему Тунгата. — Умри на ногах, как подобает истинному сыну машобане!
Матабел с трудом поднялся на ноги.
— Подойди к столбу, — приказал Тунгата. — Он чуть левее.
Матабел руками нащупал столб, и охранники привязали его к нему.
Расстрельная команда состояла из восьми солдат, командовал ими капитан Третьей бригады. Он медленно прошел вдоль строя палачей, проверяя магазин каждого автомата. Он что-то произнес на шона, и солдаты захохотали. Их смех был несдержанным, словно они были пьяными или приняли наркотики. Они прежде занимались такой работой и наслаждались ей. Во время войны Тунгата встречал много подобных им людей. Для них наркотиком стали кровь и насилие.
Капитан вернулся к началу строя и достал из нагрудного кармана измятый от частого использования лист бумаги. Он зачитал приговор, спотыкаясь на каждом слове. Он произносил слова неправильно, как школьник младших классов, его английский едва можно было понять.
— Вы признаетесь врагами государства и народа, — читал офицер, — и неисправимыми преступниками. Смертный приговор был одобрен вице-президентом Республики Зимбабве…
Тунгата Зебив поднял голову и начал петь. Визгливый голос капитана заглушили сильные, низкие звуки песни.
Кроты уже под землей,
«Они мертвы ?» — спрашиваюсь дочери машобане.
Он пел древнюю боевую песню матабелов и в конце первого куплета прорычал двум приговоренным к смерти товарищам:
— Пойте. Пусть шакалы машоны услышат рычание ма-табельского льва!
И они запели вместе с ним.
Капитан отдал приказ, и солдаты, сделав шаг вперед, подняли автоматы. Тунгата продолжал петь, глядя им прямо в глаза, бросая им вызов, стоявшие рядом матабелы, словно зарядившись его мужеством, запели громче. Еще одна команда, и автоматы были наведены на них. Глаза палачей смотрели сквозь прицелы на продолжавших петь троих матабелов.
Потом, словно по волшебству, песню подхватили другие голоса. Они доносились из бараков рядом с плацем. Сотни заключенных матабелов запели вместе, разделяя с ними смерть и заряжая мужеством в последние секунды жизни.
