По предложению Гуи я снабдил своих людей легкими веревками и сумками с молотым зерном. Все они, за исключением Гуи и меня, были напуганы до смерти одной только мыслью о том, что им придется подойти к лошади. Когда я проснулся следующим утром, никого из этих храбрецов с нами не было и никто из них больше не попадался мне на глаза.
— Нам придется вернуться, — отчаивался я. — Одни мы ничего не сделаем. Вельможа Тан будет доволен. Он знал, что нас ожидает.
— Ты не один, — весело напомнил мне Гуи, — я с тобой.
С этих пор я стал теплее относиться к молодому хвастуну. Мы разделили между собой веревки и сумки с молотым зерном и пошли вперед.
К тому времени следам лошадей было уже целых три дня, но они держались табуном и проложили тропу, по которой следовать за ними не представляло труда. Гуи заверил меня, что стадный инстинкт у лошадей очень силен, а у берега они найдут сочные пастбища и далеко не уйдут. Он был уверен, что они не отправятся в пустыню, чего я так боялся.
— Зачем им туда идти? Там нет ни воды, ни пищи. В конце концов Гуи оказался прав.
С приближением гиксосов крестьяне бросали свои дома и поля и отправлялись искать убежища за городскими стенами. На заброшенных зеленых полях росла пшеница. Мы обнаружили стадо лошадей еще до рассвета второго дня. Они рассеялись по широкому полю и мирно паслись. Даже после смерти жеребца у меня на руках вид этих таинственных существ тревожил меня.
— Поймать несколько лошадей будет, наверное, трудно и опасно, — сообщил я Гуи, как бы спрашивая у него совета или подтверждения моим мыслям. Тогда мне и в голову не пришло, что можно поймать все триста лошадей. Я бы удовлетворился и двадцатью, а пятьдесят привели бы меня в восторг.
Я представил себе, что нам придется гоняться за каждой из них в отдельности и связывать их веревками, которые мы прихватили с собой.
— А говорят, ты очень умный раб, — с усмешкой заявил Гуи, так и раздуваясь от чувства собственного превосходства в этой области. — И явно зря говорят.
Он показал мне, как связать из веревки уздечку. Мы сделали целую дюжину, прежде чем он удовлетворился. Затем, вооружившись уздечками и сумками с молотым зерном, вдвоем пошли к пасущемуся стаду. По совету Гуи не стали приближаться к лошадям по прямой, а пошли по косой линии, как будто собирались пройти по краю пасущегося стада.
— Потише, — предупредил меня Гуи, когда лошади вскинули головы и стали глядеть на нас своими удивительными, по-детски искренними глазами, к которым я скоро привык.
— Сядем. — Мы опустились на корточки в пшенице и замерли. Сидели неподвижно, пока лошади не успокоились и не стали снова пастись. Потом мы снова пошли вперед, пока они опять не забеспокоились.
— Садись, — приказал Гуи и, когда мы присели на корточки, продолжил: — Им нравятся добрые нежные голоса Когда я был ребенком, я часто пел моим лошадям, чтобы успокоить их. Вот, послушай! — Он запел на каком-то незнакомом языке, и я предположил, что это был варварский язык племени, захватившего его в детстве.
Музыки в голосе Гуи было не больше, чем в карканье ворон, ссорящихся над трупом дохлого пса. Ближние лошади с любопытством уставились на нас. Я положил руку на пальцы Гуи, чтобы утихомирить его. Мне показалось, что стаду песня понравилась не больше, чем мне.
— Дай-ка я попробую, — прошептал я и запел колыбельную, которую сочинил для маленького царевича:
Спи, мой Мем, мой царь рассвета,
Спи, малыш, и с песней этой
Сказки пусть тебе приснятся;
Отдыхай, чтоб сил набраться,
Чтобы меч рука держала
И стрелу легко пускала.
Кобыла, стоявшая ближе всех, сделала ко мне несколько шагов, потом остановилась и издала знакомый прерывистый звук. Она с любопытством глядела на меня, а я продолжал нежно и соблазнительно петь. За ней шел по пятам жеребенок, прелестное рыжее создание с милой головкой и острыми ушками.
Мне всегда было свойственно особое чутье и понимание птиц и животных. Уже тогда я начал различать признаки породы у лошадей. Я быстро учился и инстинктивно постигал, как лучше обращаться с ними. Мне уже не нужно было во всем полагаться на Гуи.
Все с той же нежной песней я набрал горсть молотого зерна и протянул кобыле. Я сразу увидел, что ее кормили с рук, поэтому она поняла меня. Шумно фыркнула и сделала еще несколько шагов в мою сторону. Я до сих пор помню, что у меня сердце чуть не остановилось от восторга, когда лошадь сделала последний шаг, опустила свою морду к моей руке и попробовала муку. Поела и испачкала нос и усы, а я смеялся от радости и восторга. Она не пыталась отойти от меня, когда я обнял ее за шею и прижался щекой к морде, вдохнув странный, теплый запах кожи.
— Уздечку, — тихо напомнил мне Гуи, и я легко набросил уздечку на ее голову, как он мне показывал.
— Она — твоя.
— А я — ее, — не подумав, ответил я и был прав. Мы взяли в плен друг друга.
Все стадо смотрело на нас. Как только уздечка оказалась на кобыле, лошади успокоились и доверчиво позволили Гуи и мне свободно ходить среди них. Они подходили, ели с рук и разрешали гладить себя по шее, трепать по плечу и осматривать копыта.
Тогда мне это показалось чудом, но, немного поразмыслив, я осознал, что для них это было вполне естественно. С самого рождения лошади привыкли к тому, что за ними ухаживают, их ласкают и запрягают в колесницы. Они постоянно жили рядом с человеком. Настоящее чудо произошло позже, когда я понял, что лошади знают любовь и могут отвечать на нее с не меньшей страстью. Гуи выбрал себе кобылу и надел на нее уздечку, одновременно показывая мне свою ловкость и опытность в вопросах коневодства. Я был в таком восторженном настроении, что даже его хвастовство не раздражало меня.
— Ну ладно, — сказал он наконец. — Теперь покатаемся верхом.
И, к моему изумлению, оперся обеими руками о спину кобылы и, перекинув через ее хребет ногу, уселся на нее верхом. Я уставился на него, не веря своим глазам, и ждал, что лошадь вот-вот встанет на дыбы и сбросит Гуи на землю или по крайней мере схватит его за голую ногу крепкими зубами и стащит с этого насеста. Однако она не сделала ничего подобного. Тихо и послушно стояла под ним.
— Но, милая, — крикнул он и ударил кобылу пятками по бокам. Та послушно пошла вперед, когда наездник стал подгонять ее, перешла на рысь, а потом и на галоп. Я не понимал, как ему удается без всяких усилий управлять ей. Лошадь со всадником сделала несколько поворотов, описала изящную кривую по полю и вернулась ко мне.
— Ну что, Таита, не хочешь попробовать галопом? Он не ожидал от меня такой прыти, но именно это помогло мне преодолеть страх. Я не мог себе позволить, чтобы какой-то мерзкий хвастунишка насмехался надо мной.
Моя первая попытка забраться на лошадь окончилась неудачей, но кобыла стойко стояла на месте, а Гуи смеялся.
