Я так ослаб, что мне пришлось опереться на спинку кровати, когда вставал на ноги. Доковылял до двери и оперся о косяк. Однако я не настолько ослаб, чтобы забыть свои обязанности по отношению к госпоже.
— Нужно позаботиться о брачной простыне. Жители города будут ждать ее, — напомнил я ему. — И ваша репутация, и репутация моей госпожи зависят от этого.
— Что ты предлагаешь, Таита? — Он уже целиком полагался на меня. Я сказал, что нужно сделать, и он кивнул.
— Позаботься об этом!
Я осторожно свернул простыню, покрывавшую царскую кровать. Она была сделана из тончайшего полотна, белого, как кучевые облака летом, и вышита тончайшей шелковой нитью, которую лишь изредка доставляют караваны с востока. Унося с собой сложенную простыню, я покинул спальню царя и отправился по спящему дворцу на женскую половину.
Госпожа моя спала как мертвая. Я дал ей столько красного шепена, что она проспит целый день и проснется скорее всего только к вечеру. Я посидел немного рядом с ней на кровати. Чувствовал себя усталым и подавленным, потому что лабиринты истощили мои силы. Образы, рожденные ими, еще тревожили меня. Я был уверен в том, что ребенок этот был рожден моей госпожой, но как объяснить остальную часть видения? У этой загадки, казалось, не было ответа, и я отложил ее в сторону, потому что у меня была другая, более срочная работа.
Усевшись на корточки перед кроватью Лостры, я расправил вышитую простыню. Кинжал у меня был такой острый, что мог сбрить волосы с руки. Я выбрал одну из голубых рек крови на запястье и проткнул ее кончиком кинжала, а затем посмотрел, как тоненькая струйка крови потекла на простыню. Когда размеры пятна удовлетворили меня, я обмотал запястье полоской полотна, чтобы остановить кровь, и связал запачканную простыню в узел.
Рабыня все еще оставалась в прихожей. Я приказал, чтобы никто не смел беспокоить сон Лостры. Зная, что о ней хорошо позаботятся, я мог оставить ее здесь и забраться по лестнице на внешнюю стену гарема.
День только начинался, но толпа любопытных, в основном состоявшая из старух и зевак, уже собралась под стенами дворца. Они все с любопытством посмотрели вверх, когда я появился на стене.
Я картинно встряхнул простыню перед тем, как разложить ее по краю стены. Пятно крови в середине имело форму цветка, и толпа тут же загудела, обсуждая этот знак девственности моей госпожи и мужской силы жениха.
Позади толпы я заметил человека, который был намного выше остальных. Голову его скрывал полосатый шерстяной платок. Только когда он откинул его и открыл лицо и голову с копной горящих красно-золотых волос, я узнал его.
— Тан! — закричал я. — Мне нужно поговорить с тобой.
Он посмотрел вверх, и в глазах его я увидел такую боль, какую не хотел бы увидеть еще раз. Это пятно крови на простыне разбило его жизнь. Я знал муки потерянной любви и до сих пор помнил их во всех подробностях, хотя прошло столько лет. Рана в сердце Тана была свежей, она кровоточила и мучила его гораздо сильнее, чем любая другая, нанесенная бронзовым клинком на поле брани.
Ему не выжить без моей помощи.
— Тан! Подожди меня.
Он снова набросил платок на голову, скрыв лицо, и отвернулся. Шатаясь как пьяный, пошел прочь.
— Тан! Вернись! Мне нужно поговорить с тобой. Он не оглянулся, но ускорил шаг.
К тому времени, когда я слез со стены и выбежал из главных ворот дворца, он уже исчез в лабиринте узких улочек и глинобитных хижин города.
ПОЧТИ ВСЕ утро я потратил на поиски Тана, но в отряде и дома его не было, как не было и в других обычных местах.
В конце концов мне пришлось оставить поиски и отправиться к себе на половину мальчиков-рабов. Царская флотилия готовилась отбыть на юг. Мне надо было собрать вещи и упаковать их, чтобы быть готовым к отплытию вместе с госпожой. Я отбросил тяжелые мысли, навеянные образами лабиринтов, и воспоминания о Тане и занялся увязыванием своих вещей. Я покидал единственный дом, который мог назвать своим на этом свете.
Мои зверюшки, казалось, почувствовали, что происходит что-то неладное. Они волновались, чирикали и скулили, и каждый из них старался по-своему привлечь мое внимание. Дикие птицы прыгали и порхали на мощенной каменными плитами террасе, а в углу, около моей кровати, сидели два моих любимых сокола сапсана; они расправляли крылья, ерошили перья на спинах, кричали на меня со своих насестов. Собаки, кошки и ручные газели толпились вокруг, стараясь потереться об меня, и мешали увязывать вещи. В отчаянии я обвел глазами комнату, пытаясь чем-нибудь отвлечь их внимание.
Мой взгляд упал на кувшин с кислым козьим молоком у кровати. Кислое молоко — один из любимейших моих напитков, и мальчики всегда стараются проследить, чтобы кувшин этот никогда не был пуст. Зверюшки тоже обожают свернувшееся молоко. Поэтому, чтобы отвлечь их, я вынес кувшин на террасу и наполнил их глиняные чашки кислым козьим молоком. Они столпились возле чашек, стараясь отпихнуть друг друга. Там я их и оставил и вернулся к своим занятиям, загородив вход в комнату плетеным щитом.
Удивительно, сколько может накопиться вещей даже у обыкновенного раба. Задолго до того, как я кончил увязывать свои вещи, у стены выросла высокая гора сундучков и узлов. К этому времени от усталости и подавленного настроения я едва держался на ногах. Однако не настолько потерял бдительность, чтобы не обратить внимания на странную тишину. Остановился на мгновение посередине комнаты и беспокойно прислушался. Тишину нарушал только звон бубенчиков на лапах самки сокола, сидевшей в заднем углу комнаты и смотревшей на меня безжалостным взором хищника. Самец, который был меньше ростом, но красивее ее, спал на своем месте в противоположном углу комнаты, так как голова его была накрыта мягким колпачком. Никто из моих любимчиком не издавал ни звука. Кошки не мяукали и не шипели на собак, дикие птицы не чирикали и не пели, щенки не рычали и не прыгали по полу, играя друг с другом.
Я подошел к плетеному щиту, закрывавшему вход, и отодвинул его. Солнечный свет хлынул в комнату и на мгновение ослепил меня. Потом зрение вернулось, и я закричал от ужаса. Тела моих зверюшек усеяли террасу и сад.
Они лежали, скрючившись, повсюду, там, где смерть застала их. Я выбежал к ним, звал моих любимчиков, становился на колени, брал их на руки и прижимал к себе бессильные теплые тела в поисках признаков жизни, но не мог найти даже искорки, хотя потрогал каждого. Птицы лежали у меня в руках маленькими комочками, смерть еще не успела лишить их оперение ярких красок.
Мне показалось, что сердце мое, и так перегруженное горем, вот-вот сломается под тяжестью новой беды. Я опустился на колени посередине террасы. Мое семейство лежало вокруг меня.
Прошло довольно много времени, прежде чем я смог заставить себя подумать о причине этой трагедии. Тогда встал и подошел к пустым чашкам, лежавшим на каменных плитах. Они чисто вылизали их, но я понюхал каждую, стараясь уловить запах, по которому можно узнать яд, предназначенный для меня. Запах кислого молока перебивал все. Я узнал только, что этот смертоносный яд действует быстро.
