– Я видел желтую рыбу.
– Я тоже видел. Это ветка.
Река служила границей земель Уэйта. Коляска миновала мост и поехала по другому берегу. Впереди начинался Ледибург. Поезд въезжал в город мимо загонов для продажи скота; он засвистел, и столб пара поднялся высоко в воздух. Город растянулся далеко, все его дома были окружены садами и огородами. По любой из широких улиц могла пройти упряжка из тридцати шести быков. Дома кирпичные, ярко-красные или побеленные, крытые тростником; кое-где крыши из рифленого железа выкрашены зеленой или красной краской. В центре – площадь, а главная ось Ледибурга – церковная колокольня.
Школа находилась на дальней стороне города.
Уэйт проехал по Главной улице. На тротуарах было мало пешеходов – они с утренней заторможенностью шли под пылающей листвой деревьев, растущих вдоль улицы, и все до одного здоровались с Уэйтом. Мужчинам он приветственно махал хлыстом, перед женщинами приподнимал шляпу. Впрочем, не настолько высоко, чтобы обнажить лысую макушку. В центре города магазины уже открылись, и перед своим банком стоял тощий длинноногий Дэвид Пай. Он был в черном, как могильщик.
– Доброе утро, Уэйт.
– Доброе утро, Дэвид, – чуть сердечнее, чем следовало, отозвался Уэйт.
Прошло всего шесть месяцев с тех пор, как он выкупил последнюю закладную на Тёнис-крааль, и воспоминание о долге было еще слишком свежо; он чувствовал себя как только что освобожденный из тюрьмы заключенный при встрече на улице с начальником тюрьмы.
– Можешь заглянуть ко мне, когда отвезешь мальчиков?
– Варите кофе, – согласился Уэйт.
Было хорошо известно, что у Дэвида Пая никогда не предлагают посетителям кофе. Уэйт с сыновьями двинулись дальше, в противоположном конце церковной площади свернули налево, миновали суд и поехали к школьному общежитию.
Здесь во дворе стояло с полдюжины шотландских колясок и четырехколесных карет. Вокруг толпились мальчики и девочки, забирая свои вещи. Их отцы группой стояли в углу двора. Мужчины с коричневыми загорелыми лицами, с подстриженными бородами неуверенно чувствовали себя в костюмах, на которых видны были складки от долгого хранения.
Эти люди живут слишком далеко, чтобы их дети могли ежедневно возвращаться домой. Их земли раскинулись по берегам Тугелы или на плато на полпути к Питермарицбургу.
Уэйт остановил коляску, слез и ослабил упряжь, а Шон спрыгнул и побежал к ближайшей группе мальчиков. Уэйт направился к мужчинам – они расступились, пропуская его, приветливо улыбались и пожимали руку. Гаррик один сидел на переднем сиденье коляски, нога под неловким углом торчала вперед, плечи согнулись, как будто он хотел спрятаться.
Немного погодя Уэйт оглянулся через плечо. Он увидел одиноко сидящего Гаррика и сделал шаг к нему, но сразу остановился. Оглядел группы мальчиков и нашел Шона.
– Шон!
Шон смолк посреди оживленного обсуждения.
– Да, па?
– Помоги Гарри отнести чемодан.
– Хорошо, только поговорю.
– Шон!
Уэйт нахмурился.
– Хорошо, иду.
Шон еще немного поколебался и вернулся к коляске.
– Пошли, Гарри. Я возьму чемоданы.
Гаррик приподнялся и неловко сполз с сиденья. Он передал багаж Шону, который поставил вещи у колес, а потом повернулся к тем, кто пошел за ним.
– Карл, ты понесешь это. Деннис, бери коричневую сумку. Не урони, парень – в ней четыре банки с джемом.
Раздав указания, Шон произнес:
– Вперед, Гарри.
Все направились к общежитию, и Гаррик, выбравшись из коляски, захромал за ними.
– Знаешь что, Шон? – громко сказал Карл. – Па разрешил мне брать его ружье.
Шон остановился и скорее с надеждой, чем с уверенностью заявил:
– Неправда!
– Правда! – счастливо ответил Карл.
Гаррик догнал их, когда все остановились и уставились на Карла.
– Сколько раз ты стрелял? – спросил кто-то с уважением.
Карл едва не сказал «шесть», но быстро передумал.
– Много раз. Столько, сколько хотел.
– Ты будешь бояться ружья. Мой па говорит, что если начнешь слишком рано, никогда не станешь хорошим стрелком.
– Я ни разу не промазал! – вспыхнул Карл.
– Пошли. – Шон двинулся вперед. Никогда в жизни не испытывал он такой зависти. Карл заторопился за ним.
– Бьюсь об заклад, ты еще не стрелял!
Шон загадочно улыбнулся и стал искать новую тему – он видел, что Карл не собирается отказываться от этой.
С веранды общежития им навстречу сбежала девочка.
– Это Энн, – заметил Гаррик.
У нее длинные загорелые ноги, она худая, и юбки развеваются, когда она бежит. Черные волосы, маленькое лицо с острым подбородком.
– Здравствуй, Шон.
Шон хмыкнул в ответ. Девочка пошла рядом с ним, стараясь не отставать.
– Хорошие были каникулы?
Шон не обращал на нее внимания – она всегда пытается с ним разговаривать, даже когда его друзья смотрят.
– У меня большая жестянка песочного печенья, Шон. Хочешь?
В глазах Шона вспыхнул интерес; он почти повернулся к Энн – печенье миссис Ван Эссен пользовалось заслуженной известностью во всей округе, – но вовремя спохватился и мрачно продолжил путь к общежитию.
– Можно, я буду в классе сидеть с тобой, Шон?
Шон яростно повернулся к ней.
– Нет, нельзя! И уходи – я занят.
И он начал подниматься по ступенькам. Энн осталась внизу; выглядела она так, будто вот-вот заплачет, и Гаррик застенчиво остановился рядом с ней.
– Можешь сидеть со мной, если хочешь, – тихо предложил он.
Она посмотрела на него, потом на его деревянную ногу. И захихикала.
Ох, какая она красивая!
Приблизившись к Гаррику, она сказала:
– Деревянная нога.
И снова засмеялась.
Гаррик сильно покраснел, на глаза навернулись слезы. Энн зажала рот руками, продолжая смеяться, потом повернулась и побежала к подругам, которые стояли перед девичьим отделением общежития. Пунцовый Гаррик стал подниматься за Шоном; он держался за перила.
В дверях спальни мальчиков стояла фрейлейн. Стальная оправа очков и седые волосы придавали ее лицу дополнительную строгость, но вот она узнала Шона, и выражение ее лица смягчилось.
– Ах, мой Шон, ты пришел.
На самом деле она сказала это на искаженном немецком.
– Здравствуйте, фрейлейн.
Шон подарил ей лучшую из своих улыбок.
