Шон кивнул, и Дафф поднял стакан.
– Пустой, – сказал он. – Окажи мне услугу, приятель.
Глава 4
После этого спора между ними не осталось ничего непроясненного, никаких невысказанных слов или затаившихся сомнений. Тем, что у них было общего, они наслаждались, а различия принимали.
Поэтому когда после очередной охоты вьючные лошади привозили в лагерь слоновьи бивни, во взгляде и голосе Даффа не было осуждения – только радость от встречи с Шоном, вернувшимся из буша.
Иногда, в хороший день, Шон находил след, преследовал добычу, убивал и вечером возвращался в лагерь. Но чаще, когда стадо быстро перемещалось, или местность была труднопроходимой, или он не мог убить при первом сближении, Шон уходил на неделю и больше. Каждое его возвращение они праздновали, пили и смеялись до глубокой ночи, а на следующее утро поздно вставали, играли в клейбджес на полу фургона или вслух читали книги, которые Дафф прихватил из Претории. Через день или два Шон снова уходил, и собаки и слуги шли за ним.
Это был совсем не тот Шон, что развлекался в «Опере» или восседал в своем кабинете на Элофф-стрит. Борода, не расчесанная и не подправленная парикмахером, спускалась на грудь. Желтовато-бледные, как тесто, лицо и руки загорели на солнце и приобрели цвет свежевыпеченного хлеба. Брюки, раньше опасно натягивавшиеся на ягодицах, теперь свободно свисали; руки стали толще, а мягкий жирок сменился плоскими жесткими мышцами. Шон распрямился, двигался быстрее и легче смеялся.
Перемены в Даффе были менее заметны. Он, как и раньше, оставался худым, с осунувшимся лицом, но из глаз ушло беспокойство. Его речь и движения замедлились, золотистая борода, которую он отрастил, молодила его. Каждое утро он уходил из лагеря, взяв с собой одного из слуг, и дни напролет бродил по бушу, откалывая геологическим молотком образцы от выступающих скал или сидя на берегу ручья и промывая гравий. Каждый вечер он возвращался в лагерь и анализировал мешок образцов, собранных за день; потом выбрасывал их, мылся и ставил на стол у костра бутылку и два стакана.
Ужиная, он прислушивался и ждал, не залают ли собаки, не застучат ли в темноте лошадиные копыта, не раздастся ли голос Шона. Если ночную тишину ничто не нарушало, он убирал бутылку и поднимался в свой фургон. Он был одинок, но не глубоким одиночеством, а таким, какое обостряло радость при возвращении Шона.
Они продолжали двигаться на восток, пока силуэт Зауспанберга не смягчился, горы стали не такими крутыми и скорее заслуживали названия «хребет».
Бродя вдоль этого хребта, Шон отыскал проход, и они провели по нему фургоны и спустились в долину реки Лимпопо за горами. Здесь местность снова изменилась, стала плоской, однообразие колючих кустарников прерывали только баобабы с их толстыми, раздутыми стволами, увенчанными небольшой кроной. Вода стала попадаться реже, и, прежде чем покинуть лагерь, Шон уезжал вперед и отыскивал источник. Однако охота здесь была хороша, потому что дичь собиралась вокруг редких источников воды, и уже на полпути от гор к Лимпопо еще один фургон наполнился слоновой костью.
– Назад будем возвращаться этим же путем, да? – спросил Дафф.
– Пожалуй, – согласился Шон.
– В таком случае не вижу необходимости тащить с собой тонну слоновой кости. Давай ее закопаем, а на обратном пути прихватим.
Шон задумчиво посмотрел на него.
– Примерно раз в год тебя посещает отличная мысль. Так мы и сделаем.
Место следующей стоянки оказалось удачным. Была вода – акр мутной жидкости, просоленной слоновьей мочой не так сильно, как предыдущие источники; роща диких фиговых деревьев давала тень, а трава была такой сочной, что быки могли восстановить силы, затраченные на переход через горы. Здесь решено было отдохнуть: закопать слоновую кость, отремонтировать фургоны и дать возможность слугам и животным немного нагулять вес. Прежде всего требовалось выкопать яму, достаточно большую, чтобы вместила сто с лишним накопленных бивней, и эту задачу решили только к концу третьего дня.
Глава 5
Шон и Дафф сидели в лагере и смотрели, как садится солнце, окрашивая землю багрянцем; оно зашло и наступили сумерки, и только облака высоко вверху оставались светло-лиловыми. Поели печени куду и жареного мяса с толстым слоем желтого жира, потом пили кофе с бренди. Разговор постепенно сменился удовлетворенным молчанием, потому что оба очень устали. Они сидели, глядя на огонь, слишком ленивые, чтобы встать и отправиться в постель. Шон смотрел, как пламя образует рисунки в углях – лица и фантомы мелькали и гасли. Он видел, как огненный Самсон рушит колонны маленького храма и сам окутывается дождем искр, как горящая лошадь волшебно преображается в дракона из голубого пламени. Он отвел взгляд, чтобы отдохнули глаза, а когда снова посмотрел, увидел маленького черного скорпиона, выползшего из-под отставшей коры полена. Скорпион поднял хвост, как танцор фламенко руку, и огонь отразился в его панцире. Дафф тоже смотрел на него, наклонившись вперед и упираясь локтями в колени.
– Ужалит ли он себя до смерти, прежде чем его охватит огонь? – негромко спросил он. – Я слышал, они так делают.
– Нет, – ответил Шон.
– Почему нет?
– Только у человека есть разум, чтобы покончить с неизбежным; у остальных существ слишком силен инстинкт выживания, – сказал Шон, и скорпион принялся отползать от близкого пламени, потом снова остановился, поднял хвост и слегка задергался. – Помимо того, что он невосприимчив к собственному яду, у него нет выбора.
– Он мог бы прыгнуть в огонь и сразу со всем покончить, – сказал Дафф, поглощенный этой маленькой трагедией.
Скорпион начал последний отчаянный круг в сужающемся кольце огня; хвост его опустился, теперь он менее уверенно цеплялся за грубую кору; он свернулся, подогнув под себя лапки. Пламя гладило его быстрыми желтыми руками, блестящее тело потускнело. Полено обрушилось, и светлая точка исчезла.
– А ты? – спросил Шон. – Ты бы прыгнул?
Дафф негромко вздохнул.
– Не знаю, – сказал он и встал. – Сейчас солью воду из трюма и лягу спать.
Он отошел и остановился на краю освещенного пространства.
С тех пор как они вышли из Претории, на каждой стоянке они слышали лай шакалов, привыкли к ним и не замечали; но сейчас что-то изменилось. Лаял всего один шакал, но резким голосом, полным боли; от этого безумного истерического лая у Шона мурашки поползли по коже. Он вскочил и стоял, нерешительно глядя в темноту. Шакал приближался к лагерю, приближался быстро, и неожиданно Шон понял, что происходит.
– Дафф! – закричал он. – Быстрей возвращайся! Беги, парень, беги!
Дафф беспомощно оглянулся на Шона, держа руки низко перед собой; его моча лилась дугой, серебристо блестя в свете костра.
– Дафф! – В голосе Шона звучало отчаяние. – Это бешеный шакал! Беги, черт побери, беги!
