На склоне южного утеса Ворот Чаки Марк снова остановился и оглянулся на безбрежный дикий простор; он заговорил вслух, негромко, потому что знал: если дед слушает, он услышит, как бы тихо ни звучали слова. Все, что узнал и испытал Марк, усилило его решимость узнать истину, разгадать загадку и ответить на все вопросы, связанные со смертью старика.
— Когда-нибудь я вернусь.
Он повернул на юг и пошел длинными шагами, слегка раскачивающейся походкой, которую зулусы называют «винза умлабати», или «жадно пожирать землю».
* * *
Костюм, от которого он отвык, стеснял движения, крахмальный воротничок казался Марку рабским ошейником; тротуар — слишком жестким для ходьбы, а звон трамваев, гудки машин и шум поезда после тишины буша почти оглушали, и все же в потоке людей, окружавшем его, живом, многоцветном, было что-то будоражащее и бодрящее.
Тропическая оранжерея, Дурбан, способствовала росту всего живого, и разнообразие людей, заполнявших улицы города, никогда не переставало интересовать Марка: обутые в золотые сандалии индианки в разноцветных сари из ярких шелков, с драгоценными камешками в носу; зулусы, луноликие и высокие; их жены в конических головных уборах из глины, выкрашенной охрой, с волосами, заплетенными раз и на всю жизнь, голые до пояса под плащами, с большими величественными грудями, плодородными и обильными, как сама мать-земля; дети цепляются за матерей, точно жирные маленькие пиявки; короткие кожаные передники женщин при ходьбе раскачиваются на бедрах; мужчины в набедренных повязках, мускулистые и полные достоинства, или в рваной европейской одежде, которую носят с таким же достоинством, как мэр свой официальный наряд; белые женщины, отчужденные, холодные и неторопливые, в сопровождении слуг ходят по магазинам или проезжают в экипажах; их мужья — в темных костюмах и крахмальных воротничках, в костюмах, более уместных в родном им северном климате; многие из этих мужчин пожелтели от малярии и растолстели от сытной еды; с вечно хмурыми лицами они бегут по своим делам, каждый старается отгородить свои тело и душу от давления окружающих.
Странно снова оказаться в городе. Половина души Марка ненавидела городскую жизнь, но другая приветствовала ее, и ему хотелось найти общество людей, по которому он в недавние долгие недели иногда скучал.
— Боже, приятель! Старина! — Дики Лэнком с красной гвоздикой в петлице торопливо шел ему навстречу по демонстрационному залу. — Рад, что ты вернулся. Уже не первую неделю жду тебя. Бизнес в упадке, девушки стали неприветливыми несговорчивыми уродинами; погода ужасная. Ты ничего не пропустил, старина, ничегошеньки.
Он держал Марка на расстоянии вытянутой руки и разглядывал добрым братским взглядом.
— Боже, ты выглядишь так, словно побывал на Ривьере: коричневый, как копченая сосиска, только не такой жирный. Еще больше похудел… — Дики похлопал себя по жилету, обтягивающему растущий живот. — Надо сесть на диету! Кстати, сейчас пора обедать. Сегодня ты мой гость, старина, я настаиваю, категорически настаиваю.
Дики начал диету с тарелки, которую с верхом наполнили горячим рисом, светло-золотистым от шафрана; рис был полит густым соусом с кусками баранины, ароматными от индийских приправ, манговым чатни — кисло-сладкой подливкой для мясных блюд, посыпан размельченным кокосовым орехом, тертым харпадоном и приправлен еще полудюжиной других соусов, а когда официант-индус в чалме принес серебряный поднос с салатами, Дики с воодушевлением принялся накладывать их себе, не прерывая расспросов.
— Боже, как я тебе завидую, старина. Я часто обещал себе то же самое. Одинокий человек, пионер, охота и рыбалка для прожития… Расскажи мне об этом, старина.
Наконец Дики смолк, воздавая должное карри, и Марк стал рассказывать о красоте и одиночестве, о вельде на рассвете и о звездном небе по ночам. Дики время от времени вздыхал и завистливо качал головой.
— Завидую, старина.
— А кто тебе мешает? — заметил Марк, и Дики удивленно посмотрел на него.
— Конечно. Оно там и никуда не денется. Но как же моя работа, старина? Я не могу просто бросить все и уйти.
— Неужели тебе так нравится твоя работа? — негромко спросил Марк. — Неужели продажа машин облегчает тебе душу?
— Эй. — Дики почувствовал себя неловко. — Дело не в том, нравится или нет. Никому работа не нравится. Но ведь надо что-то делать? Кому-то везет, и он находит работу, которую делает с удовольствием, другой просто честно зарабатывает.
— Интересно, — сказал Марк. — Скажи мне, Дики, что важнее: деньги или душевный покой и радость?
Дики смотрел на него, открыв рот, полный полупрожеванного риса.
— Там я чувствую себя чище и лучше, — продолжал Марк, поворачивая в руках кружку с пивом. — Там нет хозяев и клиентов, нет погони за комиссионными. Не знаю, Дики. Но там я чувствую, что что-то значу.
— Что-то значишь? — Дики шумно проглотил непрожеванный рис. — Значишь? Послушай, старина, такие, как мы с тобой, торгуют на углах дешевкой. — Он запил рис пивом и вытер пену с губ белоснежным платком, который достал из кармана жилета. — Послушайся совета опытного человека. Когда по вечерам молишься, благодари Господа за то, что ты хороший продавец автомобилей, а о том, что ты там нашел, старина, не думай, не надрывай себе сердце. — Он говорил уверенно, словно считал тему закрытой, потом наклонился и взял с пола свой чемоданчик. — Тут есть кое-что для тебя.
Пачка толстых писем от Марион, в голубых конвертах (в предыдущих письмах Марион объяснила, что этот цвет означает вечную любовь), с адресом, написанным аккуратным женским почерком; счет на двенадцать с половиной шиллингов: портной считал, что Марк ему недоплатил; и еще один конверт, из «мраморной» бумаги, светло-бежевый и с богатым муариром; на конверте властным, высокомерным почерком написано имя Марка — и никакого адреса.
Марк взял этот конверт, перевернул и стал разглядывать герб, изображенный на клапане.
Дики с любопытством наблюдал за ним, потом, когда Марк принялся читать письмо, наклонился и не стесняясь тоже стал читать, но Марк избавил его от труда, передав письмо.
— Обед бывших однополчан, — объяснил он.
— Едва успеешь, — заметил Дики. — 16 февраля. — Тут его голос изменился, Дики подражал сержанту: — Точно в два ноль ноль. Форма одежды парадная со всеми регалиями. Ты везунчик, гинею за тебя заплатил командир части лорд такой-то и сякой-то его превосходительство генерал Кортни. Иди, мой мальчик, пей его шампанское и укради горсть сигарет.
— Пожалуй, я не пойду, — сказал Марк и спрятал письма Марион во внутренний карман, чтобы помешать Дики прочесть и их.
— Ты в буше тронулся, это тебя солнце напекло, старина, — серьезно провозгласил Дики. — Подумай о трехстах потенциальных покупателях «кадиллаков», сидящих за одним столом, которые много мочатся и курят дорогие сигареты. Благодатная аудитория. Ходи вокруг стола и всучивай каждому по «кадиллаку», пока они еще не очухались от речей.
