— Что случилось, Марк? Вы его знаете?
Марк быстро опомнился.
— Нет. Я слышал о нем, но лично не знаком.
— Это паршивая овца, Марк. Паршивей некуда. Будьте осторожны.
Она оставила его и спокойно пошла по залу, кивая вдовам, изредка останавливаясь, чтобы обменяться с кем-нибудь словом и улыбкой, и постепенно приближаясь к тому месту, где у буфета Шон Кортни продолжал рассказывать.
В длинном коридоре Марк остановился и посмотрел на свое отражение в большом зеркале. Лицо у него было бледное и напряженное, и когда он приглаживал волосы, пальцы заметно дрожали.
Неожиданно он понял, что боится; страх тяжелым комком лежал в груди, дыхание стало неровным и затрудненным.
Он боялся человека, с которым ему предстояло встретиться, человека, которого так долго и с таким трудом выслеживал и которого как будто знал так хорошо, что представлял себе страшную дьявольскую фигуру, обладающую огромной злой властью; теперь перспектива встретиться с этим человеком лицом к лицу приводила его в ужас.
Он пошел дальше по коридору. Толстый ковер заглушал шаги, стены украшали драгоценные произведения искусства, но он словно не видел этого, потому что чувство близкой опасности затмевало все остальное.
На верху мраморной лестницы Марк остановился и, взявшись за перила, посмотрел вниз.
Посреди пола, выложенного черными и белыми мраморными плитками, стоял человек в черном пальто, через плечо перекинута плащ-накидка. Эта одежда подчеркивала его рост.
Руки он сжал за спиной и стоял прочно, агрессивно выставив вперед плечи и набычившись: поза так походила на позу его отца, что Марк удивленно моргнул. Великолепную голову покрывала шапка густых черных волос, блестевших в свете люстры.
Марк начал спускаться по лестнице. Человек поднял голову и посмотрел на него.
Марка сразу поразила красота этого лица, а затем и сходство с генералом. Тот же мощный подбородок, разрез глаз, та же форма головы и линия рта, но сын гораздо красивее отца.
В нем благородство изваяний Микеланджело, красота «Давида» и величественная сила «Моисея», но это красота человека, не воображаемого неописуемого чудовища… и безрассудный страх перестал сжимать грудь — Марк даже смог любезно улыбнуться, спускаясь по лестнице.
Дирк смотрел на него не шевелясь, не моргая, и, только ступив на мраморный пол, Марк понял, какой он рослый. На три дюйма выше Марка, но сложен столь пропорционально, что рост не кажется чрезмерным.
— Мистер Кортни? — спросил Марк, и человек чуть наклонил голову, не снисходя до ответа. Тускло блеснул бриллиант в булавке галстука.
— Кто вы, юноша?
— Личный помощник генерала.
Несмотря на унизительное обращение, Марк продолжал вежливо улыбаться, хотя знал, что Дирк Кортни старше его от силы на десять лет. Дирк неторопливо осмотрел его с головы до ног, одним небрежным взглядом оценив покрой смокинга Марка и прочие детали, прежде чем решил, что он человек маленький.
— Где отец? — Он повернулся, поправляя галстук возле ближайшего зеркала. — Разве он не знает, что я жду его здесь уже двадцать минут?
— Генерал принимает гостей, вскоре он встретится с вами. А пока не угодно ли подождать в кабинете у генерала? Вас проводить?..
Дирк Кортни остановился посреди кабинета и осмотрелся.
— Теперь старик роскошествует. — Он ослепительно улыбнулся, показав белые зубы, и направился к кожаному креслу. — Принесите мне бренди, молодой человек.
Марк раскрыл книжную полку с бутафорскими корешками, выбрал из длинного ряда бутылок коньяк «Курвуазье», налил в бокал, добавил содовой и отнес Дирку Кортни.
Расположившись в кресле с высокомерной грацией отдыхающего леопарда, тот отхлебнул, одобрительно кивнул и снова осмотрел комнату. Не спеша оценил картины и иные дорогие предметы, украшавшие кабинет. Следующий вопрос он задал равнодушно, без особого интереса:
— Как, вы сказали, вас зовут?
Марк сделал шаг в сторону, чтобы ничто не загораживало лицо Дирка, и, отвечая, внимательно наблюдал за этим лицом.
— Андерс. Марк Андерс.
В первую секунду имя не произвело никакого эффекта, но затем лицо Дирка преобразилось.
Марк почувствовал, что страх охватывает его с новой силой.
Когда он был мальчиком, старик поймал в стальной капкан леопарда, убивавшего скот, и, когда они наутро подошли к этому месту, леопард бросился на них; цепь остановила его в трех шагах от Марка, и глаза зверя оказались почти на одном уровне с его глазами. Марк так и не смог забыть ненависть, горевшую в том взгляде.
Теперь он увидел то же выражение, такое грозное и невыразимо злобное, что невольно сделал шаг назад.
Длилось это одно мгновение, и тем не менее лицо Дирка словно полностью переменилось: из необыкновенно прекрасного стало невероятно уродливым, потом снова прекрасным — и все это за время, необходимое для одного вдоха.
Когда Дирк заговорил, голос его звучал сдержанно и спокойно, глаза и лицо выражали вежливое равнодушие.
— Андерс. Я уже слышал эту фамилию.
Он немного подумал, словно рылся в памяти, потом отбросил найденное, как нечто не имеющее значения, и его внимание снова вернулось к картинам Томаса Бейнса над камином; но за это мгновение Марк с полной уверенностью установил, что смутные, неопределенные подозрения, которые он питал так долго, основаны на суровом холодном факте. Он наконец уверился, что случилась беда, что потеря Андерсленда, смерть деда, его погребение в безымянной могиле, как и люди, охотившиеся на него под Ледибургом и в глуши у Ворот Чаки, — звенья определенного плана, плана, созданного этим человеком.
Он знал, что установил противника, но загнать его в угол и отомстить ему, возможно, не по плечу. Сила и власть противника казались неиссякаемыми.
Не доверяя своим способностям скрывать мысли, Марк отвернулся, чтобы выровнять стопку документов на столе генерала; новый взгляд на врага мог выдать его.
Он и так уже опасно раскрылся, но лишь по необходимости: нельзя было упустить эту посланную небом возможность; раскрывшись, он вынудил врага сделать то же, выйти из тени, и мог считать себя победителем в этом обмене.
Было и другое, что делало его поведение менее самоубийственным. Если раньше он был одинок и не имел друзей, теперь одна только близость к Шону Кортни защищает его.
Если бы им удалось убить его той ночью под Ледибургом или у Ворот Чаки, это была бы никому не интересная смерть безымянного бродяги; теперь его смерть или исчезновение сразу привлекут внимание генерала Кортни, а Марк сомневался, что даже Дирк Кортни решится на такой риск.
Марк быстро поднял голову — Дирк Кортни снова смотрел на него, но теперь лицо у него было равнодушное, а взгляд осторожный. Он заговорил было, но осекся: оба услышали тяжелые шаги в коридоре и выжидательно повернулись к распахнутой двери.
