Наступил десятый день ремонта, когда, проснувшись утром, Леон обнаружил у входа в палатку сидящего на корточках сержанта Маниоро.
Форменные хаки и феску масаи сменил на охряно-красную шуку, у ног его лежало копье.
— Я пришел, — просто объяснил он.
— Вижу, что пришел. — Леон с трудом сдержал радость. — Почему ты не в казарме? Тебя расстреляют за дезертирство.
— Есть бумага.
Маниоро вытащил из-под шуки смятый листок. Разгладив документ, Леон быстро пробежал глазами по строчкам. В приказе говорилось, что сержант Маниоро с почетом уволен со службы в КАС по медицинским основаниям. Рана на ноге зажила, но хромота осталась, что освобождало его от воинской повинности.
— Почему ты пришел ко мне? — спросил Леон. — Почему не вернулся в свою маньяту?
— Я теперь служу тебе, — ответил масаи.
— Я не могу тебе платить.
— А я и не просил. Что мне нужно делать?
— Во-первых, нам нужно починить вот этот энчини. — Оба повернулись и с минуту смотрели на представлявший собой жалкое зрелище автомобиль. Маниоро уже помогал с первой машиной, а потому знал, что их ждет. — Потом придется убить слона, — добавил Леон.
— Убить легче, чем починить, — констатировал масаи.
И вот по прошествии трех недель Леон сел за руль, тогда как Маниоро с покорным видом человека, покорившего судьбе, встал впереди и вытянулся по стойке «смирно». Ритуал этот повторялся последние три дня, и масаи уже потерял веру в конечный успех предприятия. В первый день к месту испытаний стеклась огромная аудитория, включая лагерного повара и двух стариков-живодеров. Прибыл и сам Перси Филипс. Дело все не шло, машина не заводилась, и публика постепенно потеряла интерес к происходящему и понемногу разбрелась. Остались только живодеры-скиннеры, которые, присев на корточки, внимательно следили за каждым жестом «мастеров».
— Зажигание! — начал привычное заклинание Леон, обращаясь к богам двигателя внутреннего сгорания.
— Сашихани! — старательно, сохраняя нужную интонацию, повторили старики.
Леон перевел рычаг зажигания на левой стороне рулевого колеса в верхнее положение.
— Открыть заслонку!
В этом месте для стариков всегда наступал трудный момент — их способность к звукоподражанию подвергалась настоящему испытанию.
— Отлыти салонку! — изрекли они.
— Ручной тормоз! — Леон потянул рычаг. — Обогащение смеси!
Он повернул ручку так, чтобы стрелка индикатора указывала строго вперед.
— Отставить!
Он выскочил из машины, обежал ее спереди, открыл заслонку и торопливо вернулся на место.
— Маниоро, заводи! — Маниоро наклонился и дважды повернул заводную рукоятку. — Хватит! — предупредил Леон. — Отставить!
Он снова выпрыгнул из машины, снова обежал ее, закрыл заслонку и вернулся.
— Еще два раза!
Маниоро снова наклонился и повернул рукоятку.
— Запуск! — Леон передвинул селектор на приборной панели в положение «аккумулятор» и воздел очи к небу. — Маниоро, поддай-ка еще!
Масаи, поплевав на ладони, повернул рукоятку еще раз.
Взрыв, подобный пушечному, сотряс воздух. Из выхлопной трубы вылетел клуб сизого дыма. Заводная рукоятка злобно извернулась, сбив Маниоро с ног. Два старичка-скиннера, не ожидавшие ничего подобного, в страхе отпрянули, взвыли от ужаса и резво метнулись к кустам за лагерем. Из домика на склоне холма донеслось проклятие, вслед за чем на веранде появился и сам Перси — в пижамных штанах, с растрепанной бородой и заспанными глазами. Секунду или две он растерянно, ничего не соображая, таращился на Леона, который лучезарно улыбался ему из-за руля. Мотор погромыхал, подергался, потом стрельнул еще раз и успокоился, перейдя на громкое, но равномерное тарахтение.
Перси рассмеялся.
— Подожди, дай брюки надеть, а потом отвезешь меня в клуб. Угощаю. Можешь выпить пива сколько влезет. И завтра же отправляйся за слоном. Без него в лагерь не возвращайся.
Сдвинув на затылок шляпу и перекинув тяжелое ружье с одного плеча на другое, Леон остановился у знакомого, почти отвесно уходящего вверх массива горы Лонсоньо и посмотрел вверх. Крошечная одинокая фигурка на краю кручи почти растворялась на фоне неба.
— Она ждет нас! — удивленно воскликнул он. — Но как узнала, что мы идем?
— Мама Лусима знает все, — напомнил Маниоро, делая шаг к тропинке.
На себе он нес фляги с водой, заплечный мешок, винтовку «ли-энфилд» и четыре патронташа. Леон последовал за ним, а замыкал шествие Ишмаэль — в длинной белой канзе, полы которой шлепали по ногам, и с огромным узлом на голове. Перед выходом из Тандала-Кэмп Леон взвесил узел — получилось шестьдесят два фунта. В узле лежало все: от горшков и сковородок до перца, соли и секретных специй, состав которых знал только сам Ишмаэль. С поезда сошли на боковой ветке в Наро-Мору и дальше двигались пешком. Леон каждый день подстреливал антилопу, нежное мясо шло на отбивные и стейки, так что питались они благодаря кулинарным способностям Ишмаэля, как принцы.
Лусима ждала их на вершине горы, в тени огромной цветущей гевеи. Высокая и статная, как королева, она выступила им навстречу.
— Я вижу вас, сыновья мои, и глаза мои переполняются радостью.
— Мама, мы пришли за твоим благословением для нашего оружия и руководством в охоте, — сказал Маниоро, опускаясь перед ней на колени.
На следующее утро вся деревня собралась в загоне вокруг старой смоковницы, дерева совета, чтобы присутствовать при ритуале благословения оружия. Леон и Маниоро расположились вместе со всеми, Ишмаэль же, отказавшись участвовать в языческом обряде, удалился за ближайшую хижину, где развел огонь и принялся греметь горшками. Оружие лежало на дубленой львиной шкуре. Тут же стояла посудина из выдолбленной тыквы, наполненная свежей коровьей кровью и молоком, и глиняные миски с солью, нюхательным табаком и стеклянными бусинками. Из своей хижины вышла наконец Лусима. Собравшиеся захлопали и запели:
Она — большая черная корова.
Она дает нам молоко из своих сосцов.
Она — всевидящий хранитель.
Она — мать племени.
По случаю ритуала Лусима предстала в полном церемониальном облачении. На лбу костяной орнамент с фигурками животных. Шука щедро расшита блестящими бусинками и раковинами каури. Тяжелые нити ожерелий спускались на грудь. Смазанная маслом и натертая красной охрой кожа блестела на солнце. В руке кисть из хвоста жирафа. Шаманка торжественно обошла выложенное для благословения оружие и предложенные жертвоприношения.
— Да не уйдет добыча от воина, владеющего этим оружием, — нараспев произнесла она, посыпая ружья нюхательным табаком. — Да потечет обильно кровь из ран, нанесенных им. — Она обмакнула кисточку в смесь из молока и крови и побрызгала на оружие. Потом, подойдя к Леону, коснулась кисточкой его головы и плеч. — Дай ему силу и твердость преследовать добычу. Пусть глаза будут зоркими, дабы видеть дичь издалека. Да не сможет никакой зверь устоять перед его силой. Да падет от его бундуки самый большой слон.
