Он нахмурился, и дуэльный шрам на щеке заметно порозовел.
Леон, однако, еще не научился читать предупредительные знаки, а потому продолжал:
— Я всего лишь хотел сказать…
— Меня не интересует, что вы хотели сказать, Кортни. Я бы предпочел, чтобы вы внимательнее слушали то, что я вам говорю.
Леон вспыхнул — выговора, да еще в столь грубой форме, он никак не заслуживал — и уже открыл было рот, но тут увидел, что Ева, слегка подавшись назад, чтобы граф ее не видел, поджала губы и едва заметно качнула головой. Оставить без внимания этот сигнал он не мог и, переведя дыхание, сказал совсем не то, что намеревался.
— Насколько я понимаю, сэр, вы желали бы поохотиться на этих буйволов?
— А вы, Кортни, не такой уж Dummkopf,
[5]
каким иногда кажетесь. — Граф громко рассмеялся и переключился на свой обычный, радушный тон. — Да, угадали. Я действительно хочу поохотиться на этих животных. Позволю вам подтвердить свое заявление насчет того, что они представляют большую опасность.
— Я не захватил с собой ружье.
— Оно вам и не понадобится. Стрелять буду я.
— Хотите, чтобы я сопровождал вас без оружия?
— Что такое, Кортни? Как говорят у нас в Германии, соус не по вашему желудку, а? Если да, можете остаться в кроватке. Или под ней. Где вам будет теплее и безопаснее.
— Когда вы на охоте, я всегда должен быть рядом.
— Рад, что мы понимаем друг друга. Это все упрощает, согласны?
Он глубоко, так что кончик сигары ярко вспыхнул, затянулся и выдохнул идеально круглое колечко дыма, полетевшее через стол в лицо Леону. Леон поймал его на палец, и оно рассеялось, не достигнув цели.
Угольки разгорались, и Ева поспешила вмешаться, чтобы предотвратить пожар.
— Отто, а что это за гора, над которой мы сегодня пролетали? Та, с плоской вершиной?
— Расскажите нам о горе, — распорядился граф.
— Называется она Лонсоньо. Масаи почитают ее как священную. На ней живет провидица, которая может с удивительной точностью предсказывать будущее.
Отвечая, Леон не смотрел на Еву.
— Отто! — воскликнула она. — Это, должно быть, та женщина, которая вышла из самой большой хижины. А как ее зовут, эту провидицу?
— Тебя так увлекает вся эта магическая чепуха? Ах ты, глупышка.
— Ты же знаешь, как я люблю, когда мне предсказывают судьбу. — Она мило улыбнулась, и остатки гнева улетучились подобно сигарному дыму. — Помнишь ту цыганку в Праге? Она сказала, что мое сердце принадлежит сильному мужчине, который будет всегда заботиться обо мне. Это ведь ты, да?
— Конечно. А кто ж еще?
— А как ее зовут, эту провидицу?
Граф повернулся к Леону.
— Ее зовут Лусима, сэр.
Теперь Леон понимал, как вести игру.
— Вы хорошо ее знаете? — продолжал допрос граф.
Леон беззаботно рассмеялся.
— Она усыновила меня, сэр, так что знаем мы друг друга очень неплохо.
— Ха, ха, ха! Если она вас усыновила, это говорит не в ее пользу. Я бы на ее проницательность полагаться не стал. Однако… — Граф посмотрел на Еву и развел руками. — Понимаю, пока я твою прихоть не исполню, в покое ты меня не оставишь. Что ж, так и быть. Отвезу к старухе — пусть предскажет тебе судьбу.
— Спасибо, Отто. — Ева погладила его по запястью, и Леона как будто обожгло изнутри. — Видишь, та цыганка в Праге была права. Ты так добр ко мне, так заботлив. А когда мы туда отправимся? Может, после того как ты поохотишься на этих своих буйволов?
— Посмотрим, — уклончиво ответил граф и сменил тему: — Кортни, я буду готов на рассвете. Отсюда до того места, где мы их видели, всего лишь несколько километров. Я хочу, чтобы мы были там как можно раньше.
Ежась от ночного холодка, притихший мир еще ждал солнца, когда граф Отто фон Мирбах остановил машину у края начинавшихся за полосой густых зарослей. Возле сложенного из сухих веточек костра сидели на корточках, грея руки, Маниоро и Лойкот. Увидев идущего к ним Леона, масаи быстро забросали огонь землей.
— Что скажете? — спросил он.
— Когда ушла луна, они подходили к лагерю, пили из ямы. Мы слышали. Утром прошли по их следу от ямы досюда. Они здесь, в чаще. Совсем недавно мы снова их слышали, — доложил Маниоро. — Старые, страшные. Кичва Музуру точно хочет охотиться на них?
Огненной Головой графа прозвали как за рыжий цвет волос, так и за бесстрашие, почитаемое масаи важнейшим достоинством мужчины.
— Да, точно. Мне не удалось его переубедить.
Маниоро пожал плечами.
— С каким бундуки пойдешь, М'бого? Большое-то осталось в Тандале.
— Бундуки у меня сегодня не будет. Но это не важно — Кичва Музуру стреляет без промаху, как волшебник.
Маниоро посмотрел на него исподлобья.
— А если кто-то опрокинет пивной горшок?
— Тогда я ударю буйвола в глаз вот этой штукой.
Леон помахал крепкой дубинкой, которую подобрал у дороги.
Масаи покачал головой:
— Это не оружие. Ею даже почесаться нельзя. Вот, возьми. — Он протянул одно из своих копий. — Вот оно настоящее.
Лезвие было превосходное, в три фута длиной, заостренное с обеих сторон. Леон провел им по предплечью — клинок срезал волосы не хуже бритвы.
— Спасибо, брат, надеюсь, оно мне не понадобится.
Оставив их, Леон вернулся к машине. Граф как раз доставал из кожаного футляра двустволку калибра 10,75 мм, вполне способную справиться с буйволом.
— Ну что, Кортни, готовы немного размяться? — поинтересовался немец.
Держа в зубах незажженную сигару, сдвинув на затылок серо-зеленую шляпу, он закладывал в магазин стальные патроны.
— Надеюсь, сэр, вы не планируете бить рекорды, — ответил Леон. — В любом случае я готов.
— Вижу, вижу. — Фон Мирбах с презрительной усмешкой взглянул на копье. — Вы с этим на кого собираетесь охотиться? На кроликов или буйволов?
— Оно вовсе не никчемное, сэр. Нужно лишь уметь нанести удар в нужное место.
— Если вы, Кортни, убьете этой палкой буйвола, я научу вас летать на аэроплане.
— Вы так великодушны, сэр. — Леон склонил голову. — И не попросите ли вы фрейлейн фон Вельберг оставаться до нашего возвращения в машине? Эти животные отличаются непредсказуемостью, и после первого выстрела всякое может случиться.
Прежде чем обратиться к Еве, граф вынул изо рта сигару.
— Meine Schwatze,
[6]
будь хорошей девочкой и сделай, как говорит наш юный друг, ладно?
