Его отказ был настолько очевиден, что Чайна не стал ждать, пока Клодия переведет.
— Скажите ему, что у меня нет времени ни спорить, ни убеждать, — резко сказал он. — Я еще раз предлагаю ему сотрудничать добровольно, а если он откажется, то мне придется продемонстрировать серьезность моих намерений.
— Синьор, этот человек очень опасен, — сказала Клодия русскому офицеру. — Я лично видела, как он совершал неслыханные зверства. Я сама страдала от его пыток.
— Я русский офицер и военнопленный, — твердо сказал пилот, собрав всю свою волю, — и я знаю свой долг.
Пока пилот говорил, Чайна внимательно следил за его лицом. Когда Клодия перевела, он холодно улыбнулся.
— Еще один смельчак, — проворчал он. — Что ж, сейчас узнаем, насколько он смел.
Не глядя на своих офицеров, он тихо что-то приказал, а пока они подкатывали тележку с ацетиленовым баллоном, Чайна не переставал улыбаться русскому офицеру. Русский отвечал ему ледяным взглядом, в котором чувствовалась недюжинная сила воли.
Чайна первым отвел взгляд. Он подошел к верстаку и бегло осмотрел разбросанные на нем детали и инструменты. Наконец он выбрал тонкий стальной прут, взвесил его в руке и одобрительно хмыкнул. По длине и толщине прут вполне подошел бы в качестве шомпола для карабина, на обоих его концах были нарезаны отверстия для болтов — возможно, это была какая-то управляющая тяга от вертолета.
— Вполне подойдет, — громко сказал он и взял асбестовую защитную перчатку.
Натянув перчатку на руку, Чайна переключил внимание на сварочный аппарат. Клодия, которая в свое время наблюдала, как работает ее отец, сразу поняла, что Чайна отлично знаком с устройством аппарата. Он зажег горелку и быстро отрегулировал подачу кислорода и ацетилена так, что пламя превратилось в сияющее голубое перо. Затем он взял прут в руку, защищенную перчаткой, и начал нагревать его конец в голубом пламени.
Все русские с тревогой следили за ним. Клодия заметила, как пилот несколько раз растерянно моргнул, а на верхней губе у него выступили капельки пота.
— Это не человек, а животное, — тихо сказала Клодия по-итальянски, — Вы должны поверить, когда я говорю, что он способен на самые дикие поступки. Пожалуйста, синьор, я не хочу при этом присутствовать.
Пилот вновь отрицательно покачал головой, но не сводил глаз с раскаляющегося кончика прута.
— Меня не запугать угрозами зверств, — сказал он, но она почувствовала, как его голос слегка дрогнул.
Цвет кончика прута, который держал в защищенной перчаткой руке Чайна, медленно переходил из пышущего жаром ярко-алого в раскаленный белый. Наконец Чайна улыбнулся и выключил горелку. Теперь он с любовью, как дирижер палочкой, помахивал прутом и при этом улыбался пилоту. Это была бесчувственная улыбка пресмыкающегося, улыбка кобры.
— Я повторяю свое предложение, спросите его, согласен он летать для нас или нет.
— Нет, — хотя голос пилота и был хрипл, ответ прозвучал вполне определенно. Потом он опять добавил по-русски: — Обезьяна, черная обезьяна!
Чайна встал перед ним и медленно провел кончиком прута у пилота перед глазами.
— Передайте ему, синьора, — пробормотал пилот, — что без глаз я уж точно не смогу летать.
— Это точно, — кивнул головой Чайна, когда Клодия перевела ему слова пилота.
Он оставил пилота и пошел вдоль строя белых пленников, гипнотически помахивая у них перед лицами раскаленным прутом, при этом внимательно следя за выражением лица каждого из них. Реакция пухлого механика в промасленном комбинезоне, стоящего последним, похоже, вполне удовлетворила Чайну. Механик отшатнулся от прута, прижавшись спиной к стене блиндажа, по полным розовым щекам струился пот, капая с подбородка. Писклявым голоском он что-то сказал по-русски, но пилот ответил резким односложным приказом.
— Тебе это не нравится, да? Ах ты, мой маленький толстенький белый червячок.
На губах Чайны играла тонкая улыбка, и он дал щекам механика как следует прочувствовать исходящий от прута жар. Механик прижался затылком к стене, его глаза, неотрывно следящие за прутом, теперь почти вылезли из орбит.
Металл начал остывать. Чайна с недовольной гримасой оставил механика, вернулся к верстаку и снова зажег горелку. Пока генерал вновь тщательно раскалял прут, механик начал сползать вниз по стене. Его засаленный комбинезон покрылся влажными пятнами пота.
Пилот что-то тихо ободряюще сказал ему, механик кивнул и выпрямился. Он посмотрел на своего командира с выражением терпеливой признательности, и, искоса взглянув на них, Чайна снова улыбнулся — на этот раз с удовлетворением.
Когда Клодия увидела эту улыбку, то внезапно поняла, что Чайна всего лишь проводил отборочный тест. Он просто выбирал жертву. Механик оказался наименее храбрым из всей пятерки, а пилот явно проявил дружеские чувства и заботу об этом человеке.
— Пожалуйста, — прошептала она по-итальянски, — этот человек в смертельной опасности. Если хотите спасти его, делайте то, что вам говорят.
Пилот взглянул на нее, и по выражению его лица стало ясно — он начал колебаться.
— Пожалуйста, ради меня. Я не смогу этого вынести.
Ее охватило отчаяние, когда она увидела, что выражение на лице русского резко поменялось, очевидно, он победил минутную слабость. Русский снова покачал головой, и Чайна заметил это.
Он выключил сварочный факел и легонько подул на кончик прута. Чайна специально затягивал этот драматический момент; все глаза в бункере сейчас были устремлены на добела раскаленный кончик прута.
Затем он резко отдал приказ по-португальски, два его офицера ринулись вперед и схватили механика за руки. Тот издал слабый крик протеста, но они подтащили его к верстаку и уложили на него лицом вниз. Механик беспомощно дергался и дрыгал ногами. Быстро и умело офицеры привязали его колени к ножкам верстака, и он беспомощно распластался на столе.
Русский пилот выкрикнул какие-то слова протеста и сделал шаг вперед, но один из офицеров РЕНАМО приставил к его животу пистолет и заставил вернуться к стенке.
— Спросите его еще раз, — сказал Чайна. — Он будет для нас летать?
Пилот что-то крикнул ему по-русски. Было вполне ясно и без перевода, что это какое-то оскорбление. Его лицо горело, угри на лице были алыми и блестящими, словно пуговицы.
Чайна кивнул своим людям. Один из них вытащил из висящих у него на поясе ножен штык и разрезал им пояс на комбинезоне механика. Затем он сделал в нескольких местах надрезы на хлопчатобумажном комбинезоне и одним рывком разорвал его так, что тот клочьями повис вокруг колен механика. Под комбинезоном у механика оказались голубые эластичные трусы. Офицер РЕНАМО, насколько смог, спустил и их.
Клодия как завороженная в ужасе уставилась на обнаженные ягодицы механика. Они были очень белые, жирные и круглые, поросшие пучками темных курчавых волосков. Между бедрами проглядывала сморщенная мошонка, похожая на собачью.
