— Есть что-нибудь новое? — спросил он, но Матату только отрицательно покачал головой. Они молчали несколько минут, пока Шон собирался с духом, чтобы сказать маленькому человечку, что отсылает его обратно. Все это время он хмуро изучал начало долины, где, как ему было известно, была устроена засада РЕНАМО. Казалось, Матату почувствовал, что назревает что-то неприятное. Он озабоченно смотрел на Шона, но когда тот в конце концов повернулся к нему, расплылся в сияющей заискивающей улыбке, всем своим существом выражая желание смягчить и предотвратить то, что должно было произойти.
— Я вспомнил, — сказал он с готовностью. — Я вспомнил, кто он!
Отвлекшись на мгновение, Шон удивленно посмотрел на него.
— Кто? О ком ты говоришь?
— Вожак РЕНАМО! — радостно сообщил Матату. — Вчера я сказал тебе, что узнал его следы. Теперь я вспомнил, кто он!
— Ну и кто же? — недоверчиво спросил Шон, готовясь его опровергнуть.
— Помнишь тот день, когда мы выскочили из индеки, чтобы напасть на тренировочный лагерь у излучины реки? — Матату подмигнул Шону, и тот осторожно кивнул. — Помнишь того парня, которого мы поймали, когда он пытался сжечь книги? Он еще отказался идти, и ты выстрелил у него над ухом? — Матату засмеялся хорошей шутке. — У него из уха пошла кровь, и он хныкал, как девчонка.
—Товарищ Чайна?
— Чайна? — У Матату были небольшие трудности с произношением. — Да, это он.
— Нет! — покачал головой Шон, — Не может быть!
— Еще как может! — Теперь уже Матату был вынужден прикрывать рот рукой, чтобы заглушить довольный смех. Ему нравилось поражать своего хозяина — в мире не было ничего приятнее этого. — Чайна! — снова радостно пробормотал Матату, засунув указательный палец в ухо. — Паф! — сказал и это показалось ему таким забавным, что он едва не задохнулся от смеха
— Товарищ Чайна?! — Шон уставился на него невидящим взглядом, пытаясь осмыслить эти из ряда вон выходящие сведения. Он не мог заставить себя поверить в услышанное, но Матату еще никогда не ошибался в делах такого рода. — Товарищ Чайна! — Шон перевел дух. — Это слегка меняет дело. — Он мысленно возвратился в тот далекий день. Этот человек так поразил Шона, что даже сквозь многочисленные и спутанные события той маленькой кровавой войны он смог воссоздать четкий образ товарища Чайны. Шон запомнил его голову правильной формы, темные умные глаза, но впечатление, которое произвело его лицо, было несопоставимо с воспоминаниями о чувстве уверенности и целеустремленности, которое исходило от этого человека. Чайна и тогда был крайне опасен, но Шон боялся, что теперь он стал еще более опытным и страшным.
Шон покачал головой. В отряде скаутов у него было прозвище Везунчик Кортни; похоже, теперь он израсходовал запас удачи. Товарищ Чайна был тем человеком, которого Шон меньше всего хотел бы видеть в качестве командира колонны РЕНАМО.
Матату уже почти исчерпал свою радость и теперь боролся с последовавшей икотой, хватаясь поочередно за голый живот и горло, чтобы держать их под контролем, когда резкие спазмы смеха вклинивались в громкие икания.
— Я отправляю вас обратно в Чивеве, — резко сказал Шон. Смех и икота немедленно прекратились. Матату недоверчиво и с отчаянием уставился на него. Шон не смог выдержать укоризненного трагического взгляда этих глаз.
Он повернулся к Пумуле, грубо окликнул его.
— Эта записка для начальника лагеря. Скажи ему, чтобы послал радиограмму мисс Риме в Хараре. Матату проводит тебя обратно. Не останавливайся, держи нос по ветру, ясно?
— Мамбо. — Пумула был старым скаутом. Он подчинялся приказам без лишних разговоров.
— Хорошо, тогда вперед, — приказал Шон. — Сейчас же.
Пумула протянул правую ему руку. Они пожали руки по-африкански, пожимая друг другу ладони, затем большие пальцы, затем опять ладони. Пумула пополз вниз с гребня и, спустившись вниз, вскочил на ноги и легкой рысцой побежал прочь, не оглядываясь. Шон наконец заставил себя взглянуть на Матату. Тот припал к земле, стараясь сделать свое маленькое тело еще меньше, чтобы Шон его не заметил.
— Иди! — прикрикнул Шон. — Будешь показывать Пумуле путь в Чивеве.
Матату опустил голову, дрожа, словно побитый щенок.
— Убирайся к черту! — зарычал Шон. — Пока я не надрал твою черную задницу!
Матату поднял голову — лицо его было жалким, а в глазах застыла скорбь. Шону захотелось поднять его и обнять.
— Убирайся отсюда, ты, глупый маленький ублюдок! — Шон состроил ужасающе свирепую рожу.
Матату отполз на несколько шагов, остановился и с мольбой посмотрел на него.
— Иди! — Шон угрожающе помахал рукой. Наконец осознав, что это неизбежно, маленький человек крадучись спустился по склону. Перед тем как исчезнуть в густом кустарнике у его подножия, он задержался и снова оглянулся, ища хотя бы малейший признак сожаления или слабости в лице хозяина. Матату был воплощением уныния.
Шон нарочно повернулся к нему спиной и поднял бинокль, делая вид, что изучает местность, но через несколько секунд изображение затуманилось. Моргнув, он непроизвольно взглянул через плечо. Матату исчез. Было как-то непривычно не видеть его рядом. Через несколько минут Шон снова поднял бинокль и, стараясь не думать о Матату, продолжил изучать обрывистые скалы.
По обе стороны от входа в долину, насколько хватало глаз, простирались монолитные красные скалы.
Они были не очень высокими — всего несколько сотен футов, — но отвесными, а там, где более мягкие породы камня выветрились внутри более твердых, образовалось несколько неглубоких пещер.
Вход в долину казался ему столь же гостеприимным, как пасть плотоядного растения — насекомому, а скалы пугали своей неприступностью, но Шон сосредоточил внимание именно на них. Он изучал их в бинокль во всех направлениях, насколько хватало взгляда. Конечно, можно было бы пройти несколько миль вдоль скалы и найти приемлемый путь, но было бы потеряно драгоценное время. Шон снова и снова наводил бинокль на одну и ту же точку.
Справа, в четверти мили от каменных ворот долины, был путь, который казался подходящим, но по нему было бы нелегко пройти в одиночку и к тому же без альпинистского снаряжения. Кроме того; Шону нужно будет тащить винтовку и рюкзак, а забираться придется в темноте, так как днем на освещенной скале он станет легкой мишенью для АК.
В бинокль он разглядел скальный выступ, расколотый трещиной. Возможно, что по ней можно было бы обойти нависающую часть скалы, и, кроме того, она вела к узкой горизонтальной полочке, тянущейся на несколько сотен футов в обоих направлениях. От этой полки к вершине скалы вели два возможных пути: один представлял собой нечто вроде узкой расщелины, другой — открытую вертикальную площадку, вдоль которой вниз свешивались голые извилистые корни огромного фикуса, высокого и массивного на фоне неба. Корни сплелись на отвесной красной скале, словно танцующие брачный танец питоны, образовав некое подобие лестницы, ведущей к вершине утеса.
