Он стоял в серебристом лунном свете, как бестелесный призрак, как порождение ночи; крик поднялся из ее горла и замер на губах, словно натолкнувшись на невидимую стену. Она откинула противомоскитную сетку, быстрыми шагами пересекла комнату и очутилась в его объятиях. Их поцелуй длился всего лишь миг, но этот миг вобрал в себя вечность; и тут же он, не говоря ни слова, увлек ее за собой по ступенькам крыльца под сень пальмовой рощи.
— У нас мало времени, — тихо предупредил он ее; она всхлипнула и еще плотнее прижалась к нему.
— Что с нами происходит, любовь моя? — жалобно проговорила она. — Я ничего не понимаю. Что же ты с нами делаешь?
— То же, что и ты — подчиняюсь им. Я вынужден это делать, ради Николаса и ради тебя.
— Все равно я ничего не понимаю. Я больше так не могу, Рамон. У меня больше нет сил.
— Осталось совсем немного, любимая. Клянусь тебе. Скоро все кончится, и мы снова будем вместе.
— То же самое ты говорил и в прошлый раз, любимый. Я старалась, я делала все, что в моих силах…
— Я знаю, Белла. То, что ты сделала, спасло всех нас. И Николаса, и меня. Если бы не ты, нас давнб бы уничтожили. Ты выиграла для нас самое важное — время, и в этом наше спасение.
— Они заставили меня делать ужасные вещи, Рамон. Они заставили меня предать мою семью, мою страну.
— Они довольны тобой, Белла. И твое пребывание здесь лучшее тому доказательство. Они позволили тебе провести с Николасом целых две недели. Все, что тебе нужно, это еще немного потерпеть — дать им еще немного того, что они хотят.
— Они никогда меня не отпустят, Рамон. Поверь мне. Они вцепились в меня мертвой хваткой и не успокоятся, пока не выжмут из меня все, до последней капли.
— Белла, любимая моя. — Он гладил ее тело сквозь тонкий шелк ночной рубашки. — У меня есть план. Если тебе еще хоть немного удастся потрафить им, в следующий раз они будут более сговорчивы. Они станут больше тебе доверять. Они начнут терять бдительность — и вот тогда, клянусь, я верну тебе Никки.
— Но кто же они? — пробормотала она, но его ласки становились все настойчивее, и голос ее задрожал.
— Тише, любовь моя. Не спрашивай меня об этом. Лучше тебе этого не знать.
— Сначала я подумала, что это русские, но моим сообщением о проекте «Скайлайт» воспользовались американцы. Они же устроили шум после того, как я передала информацию о рейде наших войск в Анголу. Неужели это ЦРУ, Рамон?
— Может, это и так, любимая, но, ради Никки, пожалуйста, не предпринимай ничего, что могло бы их рассердить.
— Боже мой, Рамон. Мне так плохо. Я просто не могу поверить, что цивилизованные люди могут так обращаться с себе подобными.
— Терпеть осталось недолго, — прошептал он. — Мужайся. Поработай на них еще чуть-чуть, и тогда все мы — Никки, ты и я — будем опять вместе.
— Возьми меня, Рамон. Это единственное, что может мне сейчас помочь. Иначе я просто сойду с ума.
* * *
На следующее утро Николас лично отвез ее на аэродром. Он чрезвычайно гордился своим водительским мастерством, и она щедро расточала ему комплименты по этому поводу. Хосе сидел сзади рядом с водителем «джипа», и она случайно подслушала одну брошенную им реплику, которую в тот момент не поняла, но которая тем не менее занозой застряла у нее в памяти.
— Да, Пеле настоящий лисенок, Эль Зорро может им гордиться.
Они простились у трапа «Ила».
— Ты обещала еще раз приехать ко мне, мама, — напомнил ей Николас.
— Конечно, Никки. Что тебе привезти в следующий раз?
— Мой футбольный мяч совсем прохудился. За время игры его приходится постоянно подкачивать.
— Я привезу тебе новый.
— Спасибо, мама. — Он привычно протянул ей руку, но у нее больше не было сил сдерживаться. Она опустилась на колени и прижала его к своей груди.
Пораженный, он на какое-то мгновение застыл в ее объятиях, затем рванулся изо всех сил и высвободился из рук. Лицо его побагровело от стыда и унижения. Он сверкнул на нее глазами, резко повернулся и бегом устремился к «джипу».
Оказавшись в кабине «Ила», она долго смотрела в маленькое боковое окошко, но Николаса у взлетной полосы уже не было. Только облако пыли все еще висело над дорогой, ведущей к песчаному пляжу. Он исчез, и в душе ее осталась зияющая пустота.
Она сошла с «Ила» в Ливии, где он приземлился, чтобы дозаправиться, и пересела на рейс компании «Свисэйр» до Цюриха. Оттуда она разослала авиапочтой цветные открытки всем членам семьи, включая няню, и пару раз воспользовалась своей кредитной карточкой, чтобы окончательно развеять любые сомнения в том, что она действительно побывала в Швейцарии. Она даже связалась с банкиром Шасы в Лозанне и позаимствовала у него десять тысяч франков; теперь отцу не к чему было бы придраться, если даже у него поначалу и возникли какие-то подозрения относительно этой ее поездки.
Фотографии Николаса, сделанные на пляже, удались на славу. Она сумела запечатлеть его наиболее характерные позы, выражение лица, оттенки настроения. Теперь даже те из них, на которых он был изображен в маскировочной форме с этим жутким автоматом в руках, вызывали в ней скорее радость, чем огорчение.
Она завела специальный журнал. Это была толстая тетрадь в переплете с кармашками с обратной стороны обложки; в ней она хранила все, что касалось Николаса, все бумаги и вещи, собранные ею за эти годы.
Там лежали копия испанского свидетельства о рождении и документ об его усыновлении. Она обратилась в лондонскую фирму, специализирующуюся на подобных вопросах, чтобы та проследила родословную семьи Мачадо за последние три столетия. Копия генеалогического древа и изображение фамильного герба Мачадо хранились в переднем кармашке журнала.
Там же хранился и детский башмачок, найденный ею когда-то в его кроватке на их квартире в Малаге. К страницам журнала были приклеены копии отчетов из детского сада и поликлиники вместе со всеми фотографиями, которые были ей присланы. А рядом, на соседних страницах, она писала свои заметки, и в них было все, что она испытала за эти страшные годы: любовь, и надежда, и отчаяние.
Вернувшись в Велтевреден, она добавила к своей коллекции прядь его волос и сделанные ею фотографии, а также подробно описала дни, проведенные ими вместе. Она по памяти воспроизвела их разговоры, не пропустив ни одного из его забавных либо резких высказываний.
И когда ей становилось особенно горько и одиноко, она запиралась в своей комнате, доставала из сейфа журнал и подолгу разглядывала все, что в нем содержалось.
Это придавало ей сил и уберегало от отчаяния.
* * *
«Бичкрафт» круто пошел на снижение, лег на крыло, и из-за уменьшения силы тяжести Изабелла едва не выпорхнула из своего кресла в задней части кабины.
