Хэл повернулся к Аболи.
— Что мне делать?
— Отошли, — пожал плечами Аболи. — Как она говорит, она ничтожна. Когда она будет кричать на колу, ты сможешь заткнуть уши.
— Не смейся надо мной, Аболи. Я не могу предать память женщины, которую люблю.
— Сакина мертва, Гандвейн. Я тоже любил ее, как брат, но она мертва. А это дитя живо, но если ты ее не пожалеешь, завтра на рассвете она перестанет жить. Такого Сакина от тебя не требовала.
Аболи наклонился, взял вторую девушку за руку и поднял на ноги.
— Я больше не могу помочь тебе, Гандвейн. Ты мужчина, и Сакина это знала. Она бы хотела, чтобы теперь, когда ее нет, ты и оставшуюся жизнь прожил как мужчина.
Он отвел вторую девушку к дальней стене хижины, где лежала груда одеял и стояли рядом два резных деревянных изголовья. Аболи уложил девушку и задернул кожаную занавеску.
— Как тебя зовут? — спросил Хэл у девушки, прижавшейся к его ногам.
— Меня зовут Иньози, Пчелка, — ответила она. — Пожалуйста, не посылай меня на смерть.
Она подползла к нему, обхватила его ноги и прижалась к ним нижней частью тела.
— Не могу, — пробормотал он. — Я принадлежу другой.
Но на ней был только маленький передник, ее дыхание на его животе было теплым и ласковым, а руки гладили его ноги.
— Не могу, — в отчаянии повторил он, но маленькая рука Иньози пробралась под его набедренную повязку.
— Твой рот говорит одно, могучий повелитель, — сказала она, — но великое копье твоего мужества говорит совсем другое.
Хэл застонал, взял ее на руки и побежал туда, где для него были приготовлены одеяла.
Вначале Иньози была поражена свирепостью его страсти, но потом издала радостный крик и отвечала поцелуем на поцелуй и толчком на толчок.
На рассвете, готовясь уходить, она прошептала:
— Ты спас мою бесполезную жизнь. В благодарность я должна спасти твою великолепную. — Она в последний раз поцеловала его и прошептала на ухо: — Я слышала, как Мономатапа, сидя на моей спине, говорил с Замой. Он считает, что Аболи вернулся отобрать у него звание Сына Неба. Завтра во время аудиенции он прикажет стражникам схватить вас и сбросить с вершины холма на камни, где ваши тела сожрут гиены и стервятники. — Иньози прижалась к его груди. — Я не хочу твоей смерти, господин. Ты слишком красив.
Она встала и молча выскользнула в темноту. Хэл подошел к очагу и подбросил свежих дров. Дым пошел в отверстие в конусообразной крыше, и пламя осветило хижину мерцающим желтым светом.
— Аболи? Ты один? Нам нужно немедленно поговорить, — сказал он, и Аболи вышел из-за занавески.
— Девушка спит, но говори по-английски.
— Твой брат собирается убить нас во время аудиенции.
— Девушка сказала? — спросил Аболи, и Хэл виновато кивнул, стыдясь своей неверности.
Аболи сочувственно улыбнулся.
— Значит, маленькая Пчелка спасла твою жизнь. Сакина порадовалась бы. Не считай себя виноватым.
— Если мы попытаемся бежать, твой брат пошлет за нами армию. Нам не добраться до реки.
— Значит, у тебя есть план, Гандвейн?
Зама пришел, чтобы отвести их к королю на аудиенцию. Они вышли из полутемной хижины на яркое африканское солнце, и Хэл остановился, разглядывая свиту Мономатапы. Ему трудно было определить ее численность, но на открытом пространстве двора стояли не меньше тысячи воинов личной гвардии короля; высокие головные уборы, украшенные журавлиными перьями, превращали каждого из них в гиганта. Легкий утренний ветерок раскачивал эти перья, а солнце блестело на широких наконечниках копий.
За ними стояла толпа вождей и представителей племен; она заполняла все свободное пространство и доходила до высоких гранитных стен крепости. У двери королевской хижины расположилась сотня жен короля. Некоторые были настолько отягощены жиром и многочисленными украшениями, что не могли ходить без помощи и тяжело опирались на служанок. Когда они шли, их ягодицы дрожали и колыхались, как пузыри, наполненные жиром.
Зама провел Аболи и Хэла в центр двора и оставил их там. Тяжелая тишина опустилась на толпу, никто не шевелился, пока командир стражи неожиданно не затрубил в спиральный рог антилопы куду и в дверях королевской хижины не появился Мономатапа.
Стон пронесся по толпе; все как один бросились на землю и закрыли лица. Только Хэл и Аболи остались стоять.
Мономатапа прошел к своему живому трону и сел на спину обнаженной Иньози.
— Заговори первым! — углом рта прошептал Хэл. — Не позволяй ему отдать приказ на казнь.
— Я вижу тебя, мой брат! — приветствовал Аболи короля, и ряды придворных в ужасе застонали при таком нарушении протокола. — Я вижу тебя, Великий Повелитель Неба!
Мономатапа никак не показал, что услышал его слова.
— Передаю тебе привет от духа нашего отца, Холомимы, который был Мономатапой до тебя.
Брат Аболи отшатнулся, словно перед ним появилась кобра.
— Ты разговариваешь с духами?
Голос его слегка дрожал.
— Сегодня ночью ко мне пришел наш отец. Он был высок, как большой баобаб, и лицо его было ужасно, а глаза как огонь. Голос его был словно небесный гром. Он пришел ко мне передать страшное предупреждение.
Собравшиеся стонали в суеверном страхе.
— Каково это предупреждение? — хрипло спросил Мономатапа, со страхом глядя на брата.
— Наш отец боится за наши жизни, твою и мою. Нам обоим угрожает страшная опасность.
Толстые жены закричали, а одна в припадке рухнула на землю, изо рта ее пошла пена.
— Что за опасность, Аболи?
Король в страхе осмотрелся, как будто искал убийцу среди придворных.
— Отец предупредил меня, что в жизни мы связаны, как и при рождении. Пока процветает один, процветает другой.
Мономатапа кивнул.
— Что еще сказал наш отец?
— Он сказал, что мы соединены как в жизни, так и в смерти. Он предрек, что мы умрем в один день, но этот день мы можем выбрать сами.
Лицо короля приобрело необычный сероватый оттенок и заблестело от пота. Старейшины закричали, а те, что стояли ближе, стали резать себе грудь и руки маленькими железными ножами, проливая на землю кровь, чтобы защитить короля от колдовства.
— Меня глубоко встревожили эти слова моего отца, — продолжал Аболи. — Я хотел бы жить здесь, с тобой, в Небесной Земле, чтобы защищать тебя от такой судьбы. Но увы! Тень отца предупредила меня, что, если я останусь здесь хотя бы еще на день, я умру, и Мономатапа умрет со мной. Я должен немедленно уйти и никогда не возвращаться. Это для нас единственный способ уберечься от проклятия.
