Чабби меня не узнавал. Я опустился на колени, прислушиваясь к тихому клокочущему дыханию. Наконец он пришел в себя. Наши лица разделяло всего несколько дюймов. В зрачках Чабби отражался звездный свет.
– А ведь и нам иногда везло на хорошую рыбу, Гарри.
– Еще не раз повезет, – отозвался я. – Знаешь, какую лодку купим! В следующий сезон вместе в море выйдем – не сомневайся.
Он надолго затих. Рука его нашла мою, и я крепко сжал мозолистую ладонь в застарелых рубцах от лесок и линей.
– Гарри… – Голос был так слаб, что, ничего не слыша за ревом моторов, я приложил ухо к его губам. – Никогда раньше не говорил, а сейчас скажу. Люблю тебя, друг, – больше родного брата.
– И я люблю тебя, Чабби.
Он стиснул мне руку, но ненадолго – большие, заскорузлые пальцы расслабились. Я сидел рядом, пока они не похолодели. Над темным, отрешенно-задумчивым морем занялся бледный рассвет.
Три следующих недели мы с Шерри редко покидали тишину и покой бухты Черепахи. В день похорон друзей съездили на кладбище, постояли у могил, не зная, куда укрыться от любопытных взглядов. Однажды я в одиночестве посетил форт, где провел два часа в обществе президента Годфри Биддла и инспектора Уолли Эндрюса. Остальное время, пока заживали раны, нас никто не беспокоил.
Телом мы поправлялись быстрее, чем отходили душой. Как-то утром, делая Шерри перевязку, я заметил крохотные жемчужные зернышки в заживающих ногтевых ложах и с благодарностью понял, что корни ногтей восстанавливаются, – ее узкие, с длинными пальцами, руки не останутся навек изуродованными.
Счастливыми те дни не назовешь, слишком многое их омрачало – неприятные воспоминания, скорбь по Чабби и Анджело, наши отношения, зашедшие в тупик. Догадываясь, как мучительно трудно Шерри, я прощал ей внезапные вспышки раздражения, угрюмую замкнутость, неожиданные исчезновения из дому. Она часами бродила по пустынному берегу или одиноко сидела на песке, глядя на волны.
Вскоре Шерри достаточно окрепла. Пора было обсудить будущее. Как-то вечером, впервые после возвращения на Святую Марию, я заговорил о сокровище, зарытом под стоящим на сваях бунгало. Сидя на веранде, мы пили виски, прислушиваясь к шуму ночного прибоя, бьющегося о берег.
– Тебе придется вылететь первой и заняться подготовкой к прибытию гроба. Наймешь в Цюрихе машину и поедешь в Базель. Я договорился о номере в отеле «Красный бык». Он хорош тем, что там есть подземный гараж, а старший портье – мой знакомый. Зовут его Макс. – Я объяснил ей свой план. – Он организует катафалк, на который погрузят гроб, доставленный самолетом. Ты сыграешь роль убитой горем вдовы и доставишь груз в Базель. В гараже переставим его в бронированный автомобиль – арендовать его придется тебе – и перевезем к моему банкиру.
– Вижу, ты все предусмотрел?
– Надеюсь. – Я налил еще виски. – В банке «Фалль и сын» спросишь месье Шаллона. Назовешь мое имя и номер счета. Его легко запомнить – 1066, дата битвы при Гастингсе. Договоришься с ним об отдельной комнате, где посредники смогут конфиденциально ознакомиться с золотым истуканом…
Она сосредоточенно слушала, время от времени задавая вопросы, но больше молчала. Наконец я вытащил билет на самолет и тонкую пачку дорожных чеков на расходы.
– Ты и билет уже взял? – Она недоверчиво перелистала книжечку авиабилета. – Когда вылетать?
– Завтра, дневным рейсом.
– А ты?
– Через три дня, в пятницу, тем же самолетом, что и гроб. Рейсом «Бритиш эйруэйз» в половине второго пополудни.
Той ночью в нежности Шерри чувствовалась глубоко затаившаяся грусть – так всегда бывает перед отъездом и прощанием.
На рассвете дельфины встретили нас у входа в бухту, мы бесились с ними несколько часов, а после неспешно поплыли к берегу.
На старом пикапе мы поехали в аэропорт. Всю дорогу Шерри молчала, а когда решила что-то сказать, то смешалась, и я ничего не понял. Последние слова она произнесла, запинаясь:
– Если с нами что-нибудь случится… то есть рано или поздно все приходит к концу, и если… В общем, пустяки. Главное – простить друг друга, что бы ни случилось.
У выхода на летное поле Шерри торопливо меня поцеловала, обняла и не оглядываясь пошла к трапу. Я проводил взглядом стремительно набравший высоту самолет и медленно поехал в бухту Черепахи.
Без Шерри было очень одиноко. Ночью, лежа под москитной сеткой на широкой постели, я понял, что придется пойти на риск, но другого выхода нет – Шерри нужно вернуть, иначе жизнь потеряет смысл и вкус. В схватке с силами, что пытались отнять у меня Шерри Норт, я ставил на то, что ей небезразличен. Пусть выбирает сама, но на ее решение я повлияю всеми доступными мне средствами.
Утром я отправился к Фреду Коукеру. Прежде чем деньги перешли из рук в руки, мы долго препирались и советовались. Наконец все заверения были даны, и он распахнул двойные двери склада. Въехав туда на пикапе, я пристроился подле катафалка. В кузов погрузили один из лучших гробов – тиковое дерево, серебряные, с позолотой, ручки, красная бархатная обивка. Накрыв брезентом, я увез его в бухту Черепахи. Упакованный, с прикрученной крышкой, он весил почти пятьсот фунтов.
С наступлением сумерек я снова поехал в город, чтобы завершить кое-какие приготовления. Наскоро пропустив стаканчик в «Лорде Нельсоне», вернулся в бухту Черепахи и собрал старую армейскую сумку.
В полдень следующего дня, на сутки раньше, чем обещал Шерри Норт, я перелетел на континент, а вечером сел на самолет «Бритиш эйруэйз» рейсом из Найроби.
Так рано Шерри меня не ждала. В аэропорту Цюриха я без задержек прошел таможенный досмотр и иммиграционный контроль, проследовал в просторный зал прибытия, где оставил багаж в камере хранения, и приступил к осуществлению заключительного этапа своего плана. В расписании отправлений нашелся рейс в 13.20, идеально подходивший по времени. Заказав один билет на следующий день, я перешел к справочному бюро и дождался, пока хорошенькая блондинка в форме «Швейцарских авиалиний» освободилась. Поначалу она и слышать ничего не хотела, но, после того как я подмигнул и многообещающе улыбнулся, заинтригованно хихикнула.
– Вы точно завтра дежурите? – озабоченно осведомился я.
– Конечно, не беспокойтесь, буду на месте.
Мы расстались друзьями. Я забрал сумку и поймал такси до ближайшей гостиницы. Именно здесь мне когда-то пришлось поволноваться за судьбу голландского полицейского, гадая, выживет тот или нет. Заказав в номер выпивку, я принял ванну, уселся перед телевизором и предался воспоминаниям.
На следующий день незадолго до полудня я сидел в кафе аэропорта, делал вид, что читаю «Франкфуртер альгемайне цайтунг», а сам поверх газеты наблюдал за залом прибытия. Багаж и билет были уже зарегистрированы, оставалось пройти в зал вылета.
Никто из знакомых не поверил бы, что Гарри Флетчер может надеть такой безликий, мышиного цвета костюм. Купленный утром, он был на два размера больше, а подложенные под рубашку гостиничные полотенца изменили фигуру. Собственными руками я коротко и неровно обстриг волосы, припудрил тальком и постарел с виду лет на пятнадцать. Взглянув сквозь очки в золотой оправе в зеркало мужского туалета, я сам себя не узнал.
