– Вы правы. И конечно, непонятно, почему я так уверен.
Возможно, просто внушил себе. А может, из-за отца Гормана. Я редко его видел,
но он был чудесным человеком, все в приходе его любили и уважали. И я все время
думаю: «Если этот список был для него так важен, значит, дело идет о жизни и
смерти».
– Полиция не нашла никаких следов?
– Ну, это долгая волынка. Здесь проверь, там проверь.
Проверяют, кто была женщина, которую он исповедовал в тот вечер.
– Кто же?
– В ней-то как раз нет ничего загадочного. Вдова. Мы было
подумали, что ее муж имел какое-то отношение к скачкам, но оказалось, что нет.
Она работала в небольшой фирме, которая собирает данные о спросе на разные
продукты и изделия и пользуется весьма недурной репутацией. На службе о миссис
Дэвис почти ничего не знают. Она приехала с севера Англии – из Ланкашира. Одно
странно: у нее было очень мало вещей.
Я пожал плечами:
– Это нередко случается.
– Да, вы правы.
– Одним словом, вы решили принять участие в расследовании.
– Пытаюсь что-нибудь разузнать. Хескет-Дюбуа – имя
необычное. Я думал, здесь что-то выплывет. Но из ваших слов ясно: ничего нового
мне не узнать.
– Не наркоманка и не торговка наркотиками, – заверил я его.
– И уж, конечно, не тайный агент. Была слишком добропорядочна, чтобы дать повод
для шантажа. Не представляю себе, в какой список она вообще могла попасть.
Драгоценности держала в банке. Значит, и объект для грабежа неподходящий.
– А кого еще из этой семьи вы знаете? Сыновья?
– Я уже говорил, детей не было. Племянник и племянница, но
фамилия у них другая. Муж крестной был единственным ребенком.
Корриган недовольно заметил, что от меня мало проку. Он
посмотрел на часы, сказал, что ему пора бежать, и мы расстались.
Я вернулся домой в задумчивости, работать опять не смог и
вдруг, подчиняясь внезапному порыву, позвонил Дэвиду Ардингли.
– Дэвид? Это Марк. Помнишь, я тебя встретил с девушкой?
Вьюнок. Как ее фамилия?
– Хочешь отбить у меня подружку? – Дэвид невероятно
развеселился.
– У тебя их много, можешь одну уступить.
– Так у тебя же есть своя в тяжелом весе. Старик, я думал, у
вас дела идут на лад.
«Идут на лад». Слова-то какие противные. Ни с того ни с сего
у меня вдруг челюсти свело от скуки... Но Дэвид попал в точку: в глубине души я
знал, что в один прекрасный день мы с Гермией поженимся. Передо мной вдруг
встало наше будущее. Ходим по театрам на интересные спектакли. Рассуждаем об
искусстве, о музыке. Без сомнения, Гермия – достойная подруга жизни. «Да, но не
больно-то с ней весело», – зашептал мне в ухо какой-то злорадный бесенок. И я
устыдился своих мыслей.
– Ты что, заснул? – спросил Дэвид.
– Вовсе нет. По правде говоря, Вьюнок – презабавное дитя.
– Верно подмечено. Но только в небольших дозах. Ее зовут
Памела Стирлинг, и она служит продавщицей в одном из самых шикарных цветочных
магазинов в Мэйфере
[19]
. Три сухих прутика, тюльпан с вывернутыми лепестками и
лавровый листок, цена – три гинеи, ты эти букеты знаешь. – Он назвал адрес
магазина. – Пригласи ее куда-нибудь, и желаю вам повеселиться. Отдохнешь. Эта
девица не знает решительно ничего, в голове у нее полная пустота. Что ни
скажешь, она всему верит. Кстати, она девушка порядочная, так что оставь
напрасные надежды, – добавил он весело и положил трубку.
4
Меня чуть не свалил с ног одуряющий запах гардений, когда я
с некоторым трепетом переступил порог цветочного магазина. Несколько продавщиц
в узких бледно-зеленых платьицах и с виду точно такие, как Вьюнок, смутили
меня. Наконец я узнал ее. Она старательно выводила адрес на карточке, явно
испытывая при этом немалые трудности с орфографией. Еще больших трудов ей
стоило подсчитать сдачу с пяти фунтов.
– Мы с вами недавно познакомились – вы были с Дэвидом
Ардингли, – напомнил я.
– Как же, как же, – любезно отозвалась Вьюнок, глядя куда-то
поверх моей головы.
– Я хотел кое-что у вас спросить. – Сказав это, я
почувствовал угрызения совести. – Но, может быть, сначала вы подберете для меня
цветы?
Словно автомат, у которого нажали нужную кнопку, Вьюнок
сообщила:
– Мы получили сегодня дивные свежие розы.
– Вот эти, желтые? – Розы в превеликом множестве были
повсюду. – Сколько они стоят?
– Совсе-е-ем, совсе-е-ем дешево, – проворковала она сладким
голоском. – Всего пять шиллингов штука.
Я судорожно сглотнул и сказал, что беру шесть роз.
– И к ним вот эти ди-и-ивные, ди-и-ивные листочки?
С сомнением глянув на дивные листочки, сильно подгнившие, я
вместо них попросил несколько свежих, пушистых веток аспарагуса, чем сразу же
уронил себя в глазах знающего дело специалиста.
– Я хотел кое-что у вас спросить, – начал я снова, пока мне
довольно неумело размещали ветки аспарагуса среди роз. – Вы в тот раз упомянули
какое-то заведение под названием «Белый конь».
Вьюнок вздрогнула и уронила цветы и аспарагус на пол.
– Вы не могли бы рассказать мне о нем подробнее?
Вьюнок подняла цветы и выпрямилась.
– Что вы сказали? – пролепетала она.
– Я спрашивал насчет «Белого коня».
– Белого коня? О чем это вы?
– Вы в тот раз о нем упоминали.
– Не может быть. Я ни о чем подобном в жизни не слыхала.
– Кто-то вам о нем рассказывал. Кто?
Вьюнок тяжело перевела дыхание и торопливо проговорила:
– Я не понимаю, о чем вы, и вообще мы не имеем права
пускаться в разговоры с покупателями. – Она обернула мои цветы бумагой. –
Тридцать пять шиллингов, пожалуйста.
Я дал ей две фунтовые бумажки. Она сунула мне шесть
шиллингов и быстро отошла к другому покупателю. Было заметно, как у нее дрожат
руки.
Я медленно направился к выходу и, уже выйдя из магазина,
сообразил: она ошиблась, подсчитывая цену букета (аспарагус стоил шесть
шиллингов семь пенсов), и дала слишком много сдачи. До этого ее ошибки в
арифметике, видимо, были не в пользу покупателей.
