Я поднялся по лестнице на второй этаж, постучал в дверь и
вошел, не дожидаясь ответа. Кабинет писательницы был светлый, просторный, на
обоях редкостные птицы, тропическая листва. Миссис Оливер в состоянии, близком
к умопомешательству, ходила взад и вперед по комнате, бормоча что-то себе под
нос. Она окинула меня невидящим взором, отпрянула к стене, потом к окну,
выглянула наружу и вдруг зажмурилась, словно от нестерпимой боли.
– Почему, – вопрошала миссис Оливер, ни к кому не обращаясь,
– почему этот дурак не сказал сразу, что видел какаду? Почему? Он не мог его не
видеть! Но если он скажет, тогда погиб весь сюжет. Как же выкрутиться? Надо
что-то придумать.
Она застонала и дернула себя за седые, коротко стриженные
волосы. Затем, вдруг увидев меня, проговорила:
– Привет, Марк. Я схожу с ума. – И снова принялась
жаловаться вслух: – А тут еще эта Моника. Такая дуреха! Хочется сделать ее
привлекательнее, а она, как назло, все противнее и противнее. И зазнайка к тому
же. Моника? Наверное, имя не то. Нэнси? Или Джоан? Вечно всех зовут Джоан. Или
Энн. Сьюзен? Уже было. Лючия? Лючия. Пожалуй, так и назовем. Лючия. Рыжая.
Толстый свитер. Черные колготки? Пусть чулки, но черные.
Миссис Оливер как будто на мгновение повеселела, но тут же
взгляд ее вновь омрачился из-за злосчастного какаду. Она опять принялась шагать
по кабинету, хватая со столиков безделушки и опуская их на другое место; с
превеликим тщанием уложила футляр от очков в лаковую шкатулку, где уже покоился
китайский веер, потом, глубоко вздохнув, сказала:
– Я рада, что это вы.
– Мило с вашей стороны.
– А то мог заявиться невесть кто. Какая-нибудь идиотка с
предложением участвовать в благотворительном базаре или страховой агент –
застраховать Милли, а она об этом и слышать не желает. Или сантехник...
Впрочем, это была бы чересчур большая удача, верно? Или какой-нибудь
интервьюер, а вопросы бестактные и вечно одни и те же. Как вы стали
писательницей? Сколько книг написали? Сколько зарабатываете? И так далее и тому
подобное. Я не знаю, что отвечать, и всегда предстаю в нелепом свете. Хотя, в
общем, все это ерунда, а я вот с ума схожу из-за своего какаду.
– Не получается? – спросил я сочувственно. – Может, мне
лучше уйти?
– Не уходите. Вы хоть немного меня отвлекли.
Я покорно принял сомнительный комплимент.
– Хотите сигарету? Где-то есть, посмотрите в футляре от
машинки.
– Спасибо, у меня есть. Пожалуйста! Хотя нет, вы ведь не
курите.
– И не пью, – добавила миссис Оливер. – А жаль. Все
американские сыщики пьют. И у них всегда в ящике письменного стола припасена
бутылочка виски. И кажется, это помогает им справляться с любыми трудностями.
Знаете, Марк, я считаю, что в действительности убийца никогда не может замести
следы. По-моему, если уж ты совершил убийство, это видно всему свету.
– Ерунда. Вы столько сочинили про это книг!
– По меньшей мере пятьдесят пять. Сочинить преступление
легко, трудно придумать, как его скрыть. И чего это мне стоит! – мрачно
продолжала миссис Оливер. – Говорите что угодно, а ведь это неестественно, если
пять или шесть человек оказываются поблизости от места преступления, когда Б.
убивают, и у всех у них есть мотив для убийства. Разве только этот самый Б.
препротивный субъект, но тогда о нем никто не пожалеет и всем глубоко
безразлично, кто именно убийца.
– Понимаю ваши трудности, – сказал я. – Но раз вы справились
пятьдесят пять раз, справитесь и теперь.
– Вот и я это себе повторяю, но сама не верю. Мучение
какое-то.
Она снова схватилась за голову и стала дергать прядку надо
лбом.
– Перестаньте! – воскликнул я. – Того и гляди вырвете с
корнем.
– Глупости, – заявила миссис Оливер. – Не так-то это просто.
Вот когда я болела корью в четырнадцать лет и у меня была очень высокая
температура, они у меня лезли клочьями – все волосы надо лбом выпали. Так было
обидно. Для девочки просто ужас. Я вчера вспомнила об этом, когда была в
больнице у Мэри Делафонтейн. У нее сейчас волосы лезут так же, как у меня
тогда. Мэри говорит, ей придется носить накладку, когда она поправится. В
шестьдесят лет волосы так легко не отрастают.
– Видел на днях, как одна девушка вырывала волосы у другой
прямо с корнем, – сказал я, и в голосе у меня невольно прозвучала гордость
человека, изведавшего подлинную жизнь.
– Где это вы такое видели?
– В одном кафе в Челси.
– А, Челси. Ну там, наверное, всякое может случиться.
Битники, спутники, «Разбитое поколение»
[8]
и все такое. Я про них не пишу,
боюсь перепутать названия. Лучше писать о том, что знаешь. Спокойнее.
– О чем же?
– О морских путешествиях, студенческих общежитиях, о
больничных делах, церковных приходах, благотворительных распродажах,
музыкальных фестивалях, общественных комитетах, приходящей прислуге, о
молодежи, как она странствует автостопом по всему миру в интересах науки,
продавцах и продавщицах... – Она остановилась, переводя дыхание.
– Понятно, об этом вам легко писать.
– И все-таки пригласили бы вы меня разок в какой-нибудь бар
в Челси. Я бы там набралась новых впечатлений, – мечтательно промолвила миссис
Оливер.
– Когда прикажете. Сегодня?
– Нет, сегодня не выйдет. Надо писать. Вернее, терзаться
мыслью, что книга не получается. Вот в этом главная писательская беда. И вообще
ремесло наше отнюдь не из приятных. Но есть прекрасные минуты, и они окупают
все – на тебя нисходит вдохновение, ты рвешься скорее взяться за перо. Скажите,
Марк, можно убивать на расстоянии? Дистанционным управлением?
– Что значит – на расстоянии? Нажать кнопку и послать
смертоносный радиоактивный луч?
– Нет, я не о научной фантастике. Я о черной магии.
– Восковая фигурка – и булавку в сердце?
– Восковые фигурки теперь не в моде, – презрительно заметила
миссис Оливер. – Но ведь случается странное, я столько слышала. В Африке, в
Вест-Индии. Туземцы насылают друг на друга смерть. Вуду, ю-ю... В общем, вы знаете,
о чем я.
Я возразил, что сейчас многое объясняют силой внушения.
Жертве постоянно внушают, что она обречена, таков вердикт всех врачей, а
подсознание делает свое дело и берет верх.
Миссис Оливер негодующе фыркнула:
