– Нужно принимать меры предосторожности.
Фраза прозвучала зловеще.
Затем она, обратившись ко мне, произнесла особенным,
глубоким голосом с многозначительной интонацией:
– Я должна предупредить вас, мистер Истербрук, – не
двигайтесь с места. Сохраняйте полную неподвижность, иначе вам грозит
опасность. Это не игрушки. Я вызываю силы, гибельные для тех, кто не умеет ими
управлять. – Помолчав, она добавила: – Вы принесли, что вам было велено?
Не говоря ни слова, я достал из кармана коричневую замшевую
перчатку и протянул ей.
Взяв перчатку, Тирза прошла к металлической лампе с
повернутым вниз абажуром, зажгла ее, и в лучах тусклого холодного света
красивая коричневая замша приобрела сероватый безжизненный оттенок.
Тирза выключила лампу и одобрительно кивнула.
– Очень подходит, – проговорила она. – Физические эманации
владелицы достаточно сильны.
Она положила перчатку на какой-то аппарат в дальнем углу,
напоминавший большой радиоприемник. Потом громко позвала:
– Белла, Сибил. Мы готовы.
Сибил вошла первая, одетая в черный длинный плащ поверх
павлиньего платья. Театральным жестом сбросила плащ – он соскользнул на пол,
где и остался лежать, как чернильная лужа. Сибил вышла вперед.
– Надеюсь, все пройдет удачно, – сказала она. – Заранее
никогда нельзя сказать. Прошу вас, мистер Истербрук, не настраивайтесь на
скептический лад. Это так неблагоприятно сказывается.
– Мистер Истербрук здесь не для того, чтобы насмехаться над
нами, – сурово произнесла Тирза.
Сибил легла на пурпурное ложе. Тирза склонилась над ней,
поправляя складки ее одежды.
– Тебе удобно? – осведомилась она заботливо.
– Да, благодарю, дорогая.
Тирза выключила несколько ламп, и все погрузилось в
полутьму. После этого она подкатила балдахин на колесиках и установила это
сооружение так, что на Сибил, скрыв ее во мраке, упала тень.
– Яркий свет вреден для глубокого транса, – сказала она. –
Теперь, кажется, все готово. Белла!
Белла появилась из темноты. Они с Тирзой подошли ко мне,
взяли за руки – Тирза за левую, Белла за правую – и сами соединили руки, левой
Тирза обхватила правую кисть кухарки. Я ощутил ладонь Тирзы, горячую и крепкую;
ладонь Беллы, вялая и холодная, вызвала во мне дрожь отвращения, словно в моей
руке был зажат слизняк.
Видимо, Тирза нажала какую-то кнопку – сверху полилась тихая
музыка. Я узнал похоронный марш Мендельсона. «Мизансцена, – презрительно
подумал я. – Показная мишура!» Я оставался совершенно спокоен, настроен был
критически, но помимо воли в душе у меня зародилось дурное предчувствие.
Музыка смолкла. Наступила долгая тишина, слышно было только
тяжелое, с присвистом дыхание Беллы и глубокое, ровное – Сибил.
И вдруг Сибил заговорила. Но не своим, а низким мужским
голосом, в котором слышался заметный акцент.
– Я здесь, – произнес голос.
Женщины выпустили мои руки. Белла скользнула в темноту.
Тирза проговорила:
– Добрый вечер. Это ты, Макэндал?
– Я – Макэндал.
Тирза подошла к дивану и откатила в сторону балдахин.
Казалось, Сибил спит глубоким сном. Лицо ее, освещенное неярким светом, стало
моложе, разгладились морщины. Пожалуй, сейчас ее можно было назвать красивой.
Снова раздался голос Тирзы:
– Готов ли ты, Макэндал, повиноваться моим желаниям и воле?
– Готов, – ответил странный низкий голос.
– Готов ли ты защитить тело Досу, лежащее здесь и ставшее
тебе приютом, от любой физической опасности и вреда? Готов ли отдать его
жизненные силы на выполнение моей цели – той цели, что может быть достигнута с
его помощью?
– Готов.
– Готов ли ты предать это тело на волю смерти, чтобы смерть,
повинуясь законам природы, перешла через него к другому существу?
– Смерть должна вызвать смерть. Да будет так!
Тирза отступила на шаг. Подошла Белла и протянула хозяйке
распятие. Тирза повернула его крестом вниз и положила на грудь Сибил. Белла
подала Тирзе маленький зеленый фиал. Та капнула из него жидкости на лоб Сибил и
начертала что-то пальцем – как мне показалось, снова перевернутый знак креста.
– Святая вода из католического храма в Карсингтоне, – объяснила
она мне.
Голос у нее при этом был совсем обычный, но все равно
странная колдовская атмосфера не изменилась, а, наоборот, стала еще тревожнее.
Появилась мерзкая погремушка, уже виденная мною. Тирза
тряхнула ею трижды, вложила в руку Сибил, снова отступила назад и объявила:
– Все готово.
– Все готово, – откликнулась Белла.
Тирза обратилась ко мне тихим голосом:
– Вряд ли наш ритуал особенно заинтересовал вас, хотя
некоторым из наших гостей интересно. Вам, наверное, кажется, будто перед вами
разыгрывается сцена, подобная тем, что можно увидеть у африканских колдунов.
Хочу вас разуверить. Ритуал – набор слов и фраз, освященный долгими веками. Он
оказывает воздействие на человеческий дух. Откуда возникает массовая истерия
толпы? Мы не знаем точно. Но это явление существует. Старинные обряды играют
свою роль – особую роль, мне думается.
Белла, которая ненадолго выходила из комнаты, вернулась с
петушком в руках. Он был живой и вырывался. Опустившись на колени, она стала
чертить зажатым в пальцах мелом какие-то знаки вокруг жаровни и медного таза,
потом посадила птицу на пол, уткнув клювом в кривую белую линию. Петушок застыл
в неподвижности.
Белла все чертила и чертила на полу, напевая при этом что-то
неразборчивое гортанным голосом; по-прежнему стоя на коленях, она начала
раскачиваться и изгибаться, приводя себя, очевидно, в какой-то мерзкий экстаз.
Наблюдая за мной, Тирза проговорила:
– Не очень-то вам по вкусу? Старинный обряд, из глубины
веков. Смертное заклинание, заговор, передается от матери к дочери.
Я не мог понять Тирзу. Она вовсе не стремилась усилить
впечатление от устрашающего действа, творимого Беллой. Она как бы просто
старалась все получше объяснить.
Белла протянула руки к жаровне, вспыхнуло мигающее пламя.
Она насыпала чего-то на огонь, и я почувствовал густой приторный запах.
– Мы готовы, – повторила Тирза.
