Флинн коротко вскрикнул, высоко и пронзительно. Забыв в панике про рану, он оттолкнулся руками и попытался вскочить, но нога приковала его к земле. Он снова вскрикнул от боли и страха.
Перевернувшись на живот, он стал судорожно карабкаться, стараясь убраться с мелководья на илистый берег — ползком, цепляясь за липкую грязь, делая отчаянные броски в сторону папирусного островка, оставленного ярдах в пятидесяти среди корней мангровых деревьев. Каждое мгновение опасаясь услышать у себя за спиной шум выползающей на берег огромной рептилии, он, добравшись до первых мангровых деревьев, перекатился на бок и посмотрел назад — весь в черной грязи, с искаженным от ужаса лицом. С губ невольно срывались бессвязные звуки.
Крокодил уже выбрался на илистое мелководье. Из воды торчала только его голова с бугорками, с которых за Флинном неотрывно следили яркие свинячьи глазки.
Флинн в отчаянии огляделся. Крохотный островок представлял собой илистый берег с кучкой мангровых деревьев в центре. Они были толщиной в два человеческих обхвата, и ветви начинали расти лишь футах в десяти от земли; на их склизких от грязи стволах с гладкой корой обосновались небольшие колонии пресноводных моллюсков. Даже будучи абсолютно здоровым, Флинн вряд ли сумел бы взобраться на любое из них; раненая же нога делала их ветви недоступными вдвойне.
Как затравленный зверь, он дико озирался по сторонам в поисках хоть какого-нибудь оружия — пусть даже самого нелепого, — чтобы хоть как-то защититься. Но вокруг ничего не было — ни сучка, ни камешка, лишь толстый слой черной липкой грязи.
Он вновь бросил взгляд на крокодила. Тот не шевельнулся. Призрачная надежда на то, что крокодил не полезет на берег, улетучилась, даже не успев толком сформироваться. Мерзкая коварная тварь, разумеется, наберется смелости: она уже почувствовала запах крови, знала, что он ранен и беспомощен, и не упустит такой возможности.
Флинн обессиленно прислонился спиной к дереву, и одолевший его испуг перерос в пульсирующий страх, такой же бесконечный, как боль в ноге. Во время броска по берегу, грязь залепила пулевое отверстие, и кровотечение остановилось. «Но сейчас это уже не важно, — думал Флинн, — сейчас уже ничего не важно, кроме этой твари, ждущей, пока аппетит пересилит ее нерешительность и нежелание покидать привычную среду обитания. На это может уйти как пять минут, так и полдня, но это неизбежно произойдет».
Легкая рябь возникла возле крокодильего носа — намек на движение, и длинная чешуйчатая голова двинулась к берегу. Флинн напрягся.
Показалась спина с рисунком, похожим на насечку напильника, и хвост с двойной гребенкой. Осторожно, на коротких согнутых лапах, крокодил, переваливаясь, двинулся по мелководью. Мокрая, блестящая бронированная туша весом более тонны, шириной спины не уступающая жеребцу-тяжеловозу, показалась из воды. Увязая лапами в мягком иле, он тащился брюхом по грязи, оставляя за собой след. Словно с улыбкой, кровожадно скалясь неровными, желтеющими по краям длинной пасти зубами, он следил за Флинном маленькими глазками.
Чудище приближалось так медленно, что Флинн, будто завороженный его выверенными, неспешными движениями, оставался неподвижно сидеть, прислонившись к дереву.
Оскалившись и извиваясь, крокодил остановился на берегу, и до Флинна донесся его запах — распространившаяся в теплом воздухе тяжелая вонь тухлой рыбы в смеси с мускусом.
— Пошел вон! — заорал Флинн. Крокодил, не шелохнувшись и не мигая, замер на месте. — Убирайся! — Схватив пригоршню грязи, Флинн запустил ею в крокодила. Тот чуть отполз на коротких лапах, и его жирный хвост, немного изогнувшись, напрягся.
Рыдая от отчаяния, Флинн швырнул в него еще одну пригоршню грязи. Длинные оскаленные челюсти чуть приоткрылись и тут же сомкнулись. Было даже слышно, как лязгнули зубы, и крокодил бросился вперед. Невероятно проворно, все с тем же оскалом-улыбкой он заскользил по илу.
От ужаса Флинн нечленораздельно забормотал что-то невнятное и стал беспомощно карабкаться на мангровое дерево.
Грохот выстрела прозвучал словно из другого мира, но крокодил, вздыбившись на хвосте, ревом и шипением заглушил его эхо. Вслед за следующим выстрелом Флинн услышал шлепок пули по чешуйчатой шкуре.
Грязь веером полетела в стороны от крутившейся в конвульсиях рептилии. Оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, крокодил сделал несуразный бросок к воде. Ружье продолжало стрелять, но он безудержно рвался вперед, и река взорвалась, точно разбитое от удара стекло, когда крокодил сиганул с берега в воду и исчез, оставив на поверхности легкую рябь.
На носу подгоняемого гребцами к берегу каноэ с дымящимся ружьем в руках стоял Себастьян Олдсмит.
— Флинн, Флинн, ты цел? Он до тебя не добрался? — встревоженно кричал он.
— Басси, малыш, — прохрипел Флинн, — впервые в жизни я так рад тебя видеть. — Теряя сознание, он откинулся на корни мангрового дерева.
9
Солнце нещадно палило стоявшую на якоре возле острова Собак дау, но прорывавшийся по узкой протоке среди мангровых зарослей бриз колыхал висевший на корме флаг.
С помощью пропущенных под мышками веревок Флинна подняли из каноэ и перенесли через фальшборт дау, где Себастьян, уже поджидавший «груз», аккуратно опустил его на палубу.
— Поднимай парус, и валим с этой чертовой реки, — едва переводя дух, выпалил Флинн.
— Сначала надо заняться твоей ногой.
— Подождет. Надо уходить в открытое море. У немцев есть катер. Они будут нас искать. Они могут свалиться на нашу голову в любую минуту.
— Они не посмеют нас тронуть — мы под защитой флага, — возразил Себастьян.
— Послушай-ка, глупый англичанишка, — от боли и раздражения голос Флинна был похож на карканье, — этот кровожадный ганс повесит нас что с флагом, что без флага. Давай-ка не спорь и поднимай парус!
Флинна положили на одеяло в тени высокой ютовой надстройки, и Себастьян поспешил амнистировать арабскую команду. Те поднялись на палубу, блестя от пота и жмурясь от яркого солнца. Мохаммеду понадобилось не более пятнадцати секунд, чтобы растолковать всю сложность ситуации, после чего они, на пару мгновений застыв в ужасе, бросились врассыпную по своим местам. Четверо принялись безуспешно поднимать якорь, однако тот безнадежно увяз в донной трясине. Раздраженно распихав их, Себастьян одним ударом ножа перерубил канат.
При активном участии носильщиков и охотников Флинна команда подняла старый залатанный парус. Ветер тут же надул его. Палуба слегка накренилась, и двое арабов бросились к румпелю. Из-под носа послышался легкий плеск воды, а за кормой появилась бурлящая кильватерная струя. Кучка арабов и носильщиков с носа направляла стоявшего у штурвала рулевого, и древнее дау устремилось вниз по течению к открытому морю.
Когда Себастьян вернулся к Флинну, он застал возле него старого Мохаммеда, который, сидя на корточках, с тревогой наблюдал, как раненый пил из квадратной бутылки. Содержимое последней уменьшилось уже на четверть.
