Кувшин стоял в центре рабочего стола в нашем сборном доме-складе. Снаружи спустилась тьма, но тут горели все лампы. Мы стояли вокруг стола – Салли, Рал, Лесли и я. Тинус ван Вуурен по-прежнему находился в пещере, но его статус изменился: из горного инженера он превратился в ночного сторожа. Лорен решил установить круглосуточную охрану входа в туннель, и Тинус был первым, потом его сменят другие.
Через тонкую перегородку доносился голос Лорена, он кричал в микрофон:
– Пылесос. Пылесос. ПЫЛЕСОС! П – Плутон, Ы, Л – любовь. Верно, пылесос. Промышленная модель, для очистки производственных помещений. Два пылесоса. Понятно? Хорошо! Далее. Свяжитесь с Робсоном, главой службы безопасности алмазных копей Стервесантов. Пусть пришлет мне двух своих лучших людей и с полдесятка охранников-банту. Да, верно. Да, все должны быть вооружены.
Никто не обращал внимания на голос Лорена, все зачарованно смотрели на кувшин.
– Ну, по крайней мере ясно, что там не золото, – сказал с уверенностью Рал. – Он недостаточно тяжел для этого.
– И не жидкость, не вино и не масло, – согласилась Лесли. И мы снова замолчали. Кувшин высотой примерно восемнадцать дюймов, походил на банку для солений. Неглазированная красная керамика, без надписей и украшений, а крышка как у заварочного чайника – с шишечкой сверху в качестве ручки. Запечатан слоем черного вещества, вероятно, смолой или воском.
– Все доставить на «дакоте» утренним рейсом. Понятно? – продолжал Лорен за перегородкой.
– Хоть бы он поторопился! – нетерпеливо зашевелилась Салли. – Умираю от любопытства.
А я неожиданно испугался. Я не хотел знать, не хотел убеждаться, что кувшин полон африканским просом или другим туземным зерном. Я слышал вой своих критиков, подобный волчьему вою в степи. Я, вдруг усомнившись в своем предчувствии великого открытия, сидел на краешке стула, жалобно глядя на кувшин и потирая грязные руки. Может быть, Лорен прав и мы тоже дружно воскликнем: «И это все?»
Мы слышали, как в радиорубке Лорен закончил сеанс связи, потом он вышел к нам. Он все еще был грязен от работы в туннеле, золотые волосы посерели от пыли и пота. Но грязь и всклокоченная шевелюра придавали ему романтический вид, создавали облик беспечного пирата давних времен. Он стоял в дверном проеме, засунув пальцы за пояс, и все наше внимание было приковано к нему. Он улыбнулся:
– Ну, Бен. Что у тебя тут для нас? – он неторопливо прошел по комнате и встал у меня за плечом. Все остальные невольно придвинулись, столпились вокруг меня, а я взял хирургический скальпель и коснулся края крышки.
– Я думаю, пчелиный воск.
Первое же прикосновение показало, что я прав.
Я осторожно соскреб воск, потом отложил скальпель и осторожно потянул крышку. Она подалась с удивительной легкостью.
Все головы наклонились вперед, но первый же взгляд на содержимое разочаровывал. Аморфная масса, грязная и буро-желтая от времени.
– Что это? – спросил Лорен у своих экспертов, но никто из нас не мог ему ответить. Я не знал, вздохнуть ли от разочарования или от облегчения. По крайней мере это явно не зерно.
– Пахнет, – сказала Салли. Запах был слабый, неприятный, но знакомый.
– Я знаю этот запах, – сказал я.
– Да, – согласилась Лесли.
Мы смотрели на кувшин, стараясь определить, чем же это пахнет. И вдруг я вспомнил.
– Пахнет, как в кожевенной мастерской.
– Верно! – согласилась Салли.
– Кожа? – спросил Лорен.
– Посмотрим, – ответил я и осторожно положил кувшин так, что отверстие смотрело на нас. Осторожно пошевелил содержимое. Сразу стало ясно: внутри что-то цилиндрическое, жесткое и хрупкое.
– Длинный круглый цилиндр.
– Похоже на сосиску.
– Завернуто в ткань.
– Вероятно, холст.
– Это ткань. Потребует дополнительных объяснений, как элемент культуры банту.
– Ткань прогнившая, распадается на куски.
Я положил сверток на стол и, глядя на него, понял, что все мои мечты сбылись. Я знал, что это. Сокровище дороже золота и бриллиантов, на которые рассчитывал Лорен. Я быстро взглянул на Салли: поняла ли она; она, казалось, недоумевала. Потом перехватила мой взгляд, и я не сумел скрыть свое торжество.
– Бен! – Она догадалась. – Неужели? О Бен, не может быть! Открывай! Ради бога, открывай поскорее!
Я взял пинцет, но мои руки слишком сильно дрожали. Я сжал пальцы в кулак, сделал несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться и замедлить движение крови, стучавший у меня в ушах.
– Позвольте мне, – сказал Рал и хотел взять у меня пинцет.
– Нет! – я отдернул руку и, вероятно, ударил бы его, если бы он стал настаивать. Рал был потрясен: он никогда еще не видел меня в ярости.
Все ждали, пока я успокоюсь. Потом я начал осторожно разворачивать хрупкую желтую ткань. Из-под ткани появился сам цилиндр, и сомнения исчезли. Салли ахнула, но я даже не поднял головы.
– Бен! – прошептала Салли. – Как я рада за тебя!
Я увидел, что она плачет, слезы медленно текли по ее щекам. Это подействовало на меня; уверен, если бы она не заплакала, я бы сохранил спокойствие, но тут глаза у меня защипало и зрение затуманилось.
– Спасибо, Сал, – с трудом сказал я в нос. Капли поползли и по моим щекам, я гневно смахнул их ладонью и поискал носовой платок. Трубно высморкался – и сердце мое тоже пело громко, как труба.
Плотно свернутый цилиндрический кожаный свиток. Внешние края попорчены гниением. Остальное в удивительной сохранности. По всей длине свитка буквы, точно колонны маленьких черных насекомых. Я сразу узнал эти буквы: знакомые знаки пунического алфавита бросались в глаза. Надпись была сделана пунической скорописью. Я не знал этого языка и посмотрел на Салли. Это ее специальность, она работала с Гамильтоном в Оксфорде.
– Сал, можешь прочесть? Что это?
– Карфагенский язык, – с полной уверенностью ответила она. – Пунический.
– Ты уверена? – спросил я.
В ответ она громко прочла голосом, в котором еще звучали слезы:
– «Сегодня караван в Опет из …», – тут она остановилась, – это место повреждено, но дальше: «Сто двадцать семь пальцев чистого золота, из которых десятая часть…»
– Что здесь происходит? – спросил Лорен. – Что все это значит?
Я повернулся к нему.
– Это значит, что мы нашли архив нашего города, совершенно нетронутый и поддающийся расшифровке. Перед нами вся письменная история города, нашей мертвой цивилизации, записанная самими этими людьми на их собственном языке. Их собственными словами.
Лорен смотрел на меня. Я видел, что значение нашего открытия ему все еще неясно.
