Я молча ждал, положив на кафедру сжатые кулаки, склонив голову. Иногда мне кажется, что из меня вышел бы хороший киноактер. Я медленно поднял голову и молча посмотрел на Уилфрида, сделав несчастное лицо. При виде этого он приободрился.
– Конечно, эта роспись ничего не доказывает. По правде говоря, это, вероятно, банту на пороге инициации, аналогичный Белой леди из Брандберга.
Я продолжал молчать, давая ему возможность заглотить приманку, как большому марлину, – я ждал, чтобы крючок прошел поглубже. И не спешил дернуть за леску.
– Боюсь, никаких новых свидетельств здесь нет.
Он с довольной ухмылкой оглянулся, и его последователи закивали и заулыбались, как марионетки.
Я обратился непосредственно к нему.
– Как только что совершенно справедливо заметил профессор Уилфрид Снелл, хоть все это интересно, однако никаких новых доказательств не дает, – сказал я, и все энергично закивали. – Поэтому пойдем дальше.
И я начал описывать открытие замурованного туннеля, наше решение сохранить белого царя и прорезать скалу за ним, описал, как открылось отверстие, и тут снова посмотрел на Уилфрида Снелла. Неожиданно мне стало жаль его; он больше не был моим неумолимым врагом, незаживающей язвой моей профессиональной жизни, он превратился просто в нелепого толстяка.
Словно поэт Хай, Топорник богов, врубился я в него. Рассек на куски перечислением: свитки, топор с грифами, пять золотых книг.
Я говорил, а один из помощников выкатил тележку, накрытую зеленым бархатом. Она приковала к себе все взоры; по моему знаку помощник снял бархат: на тележке лежал огромный, блестящий боевой топор и один из свитков.
Уилфрид Снелл осел в кресле – живот придавил ему колени, пурпурный рот расслабленно открылся, – а я прочел слова из первой золотой книги Хая:
– «И пусть читают его слова и радуются, как радуюсь я, пусть слышат его песни и плачут, как плакал я».
Я умолк и осмотрелся. Все были захвачены рассказом, все, даже Лорен, Хилари и Салли. Они все это уже знали, но невольно подались вперед, и глаза их сверкали.
Уже семь тридцать, с удивлением заметил я. Я прихватил лишний час, а сидевший рядом президент не сделал ни одного замечания.
– Мое время истекло, но рассказ не окончен. Завтра утром профессор Элдридж Гамильтон прочтет свой доклад о свитках и их содержании. Надеюсь, вы все сможете на нем присутствовать. Ваша светлость, президент, леди и джентльмены, благодарю вас.
Стояла полная тишина. Целых десять секунд никто не шевелился и не говорил, затем все вдруг вскочили и яростно зааплодировали. Впервые с основания Общества в 1830 году научному докладу рукоплескали, как выступлению на сцене. Все вышли из рядов, столпились вокруг меня, пожимали мне руки, задавали вопросы, на которые я и не надеялся ответить. Со своего места на сцене я видел, как Уилфрид Снелл поднялся и тяжело и неуклюже зашагал к двери. Он шел один, шайка подпевал его покинула и присоединилась к толпе вокруг меня. Я хотел окликнуть его, сказать, что мне его жаль, что я с удовольствием пощадил бы его, но не находил слов. Он все сказал сам уже сотни раз.
На следующее утро об этом писали все газеты, даже «Таймс» позволила себе драматическую ноту, объявив: «Открытие карфагенских сокровищ – наиболее значительное событие в археологии после обнаружения гробницы Тутанхамона».
Лорен приказал доставить все газеты, и еще за одним гаргантюанским завтраком мы сидели среди моря печатных страниц. Я был тронут тем, как гордился Лорен моими достижениями. Все статьи он зачитывал вслух, сопровождая комментариями: «Ты их сразил, партнер», «Бен, ты прикончил этих бездельников», «Ты так рассказывал, что даже я чуть не обмочил штаны».
Он взял со столика еще одну газету и развернул. Его лицо немедленно изменилось. Он яростно нахмурился, а в чертах проступила такая злоба, что я быстро спросил:
– Что там, Ло?
– Вот. – Он почти швырнул мне газету. – Прочти сам, а я пока переоденусь. – И он ушел в спальню, захлопнув за собой дверь.
Я сразу нашел это. Фотография на всю полосу под большим заголовком: «Силы свободы». Черные люди с винтовками, танками. Бесконечные ряды марширующих чернокожих. Яйцевидные каски, как злобные поганки ненависти, на плечах, обтянутых камуфляжем, современное автоматическое оружие, топают обутые в сапоги ноги. В центре высокий человек с широкими, как перекладина виселицы, плечами, лысая голова-ядро сверкает на ярком африканском солнце. Он не улыбаясь идет между двумя смеющимися китайцами в неряшливых, похожих на пижамы мундирах.
И отчетливый главный заголовок: «Черный крестоносец. Генерал-майор Тимоти Магеба, вновь назначенный командующим народной освободительной армией, с двумя военными советниками».
При виде глубокой ненависти в этом лице, этой страшной целеустремленности в развороте плеч и в решительной походке я почувствовал ужас.
Необъяснимым образом этот снимок уничтожил мое личное торжество. События двухтысячелетней давности утратили всякое значение, когда я думал над фотографией этого человека, о темных силах, топчущих мою землю.
Но тут мне пришло в голову, что Тимоти не уникален, Африка породила многих подобных ему. Мрачные разрушители, усеивавшие бескрайние поля белыми человеческими костями, – Чака, Мзиликази, Маматее, Мутеса и сотни других, забытых историей. Тимоти Магеба лишь последний в длинной цепи воинов, которая уходит в туманное, непроницаемое прошлое.
Из спальни вышел Лорен, с ним Хилари. Она пришла поцеловать меня и еще раз поздравить. Газета выпала у меня из рук, но осталась в памяти.
– Прости, что не могу быть сегодня с тобой и слушать нашего друга Элдриджа. У меня важная деловая встреча. Присмотри за Хилари. Позавтракайте вместе, хорошо? – сказал мне Лорен, когда мы втроем направились к лифту.
Элдридж, в твидовом костюме с заплатами на локтях, доканчивал свою тему. Три с половиной часа он мямлил о «значениях» и «сокращениях», изредка разражаясь своим знаменитым гоготом, от которого просыпались спящие. Увидев редеющую аудиторию и сократившееся число журналистов, я почувствовал, что благодарен ему. Он никак не мог отнять у меня часть славы.
За час до ленча Салли, сидевшая рядом со мной, передала мне записку: «Больше не могу. Пройдусь по магазинам. Пока. С.»
Я улыбнулся и посмотрел ей вслед, когда она грациозно выскользнула через боковой выход. Хилари повернулась, подмигнула мне, и мы рассмеялись.
Элдридж наконец медленно подошел к неубедительному заключению и радостно заулыбался полупустой аудитории.
– Ну, – сказал он, – кажется, я ничего не забыл.
И тут же обрадованно захлопали двери.
В вестибюле Общества меня снова окружила охваченная энтузиазмом толпа, и мы медленно пошли к двери – и ленчу.
Когда мы наконец добрались до такси и сели – мы с Элдриджем по краям, Хилари в центре, – и я уже собирался назвать шоферу адрес «Траттория Терраса», Хилари взглянула на свои руки и негромко вскрикнула:
