– Не нужно, Ло, – снова начал я, когда Лорен принялся поднимать крышки ящиков.
Ящики были заполнены полудрагоценными камнями: аметистом, бериллом, тигровым глазом, нефритом и малахитом. Некоторые камни были грубо обработаны и оправлены в золото: ожерелья, броши, браслеты, кольца.
Лорен торопливо зашагал по проходу дальше и вдруг резко остановился. В углублении, еще за одной железной решеткой, аккуратными горками было сложено золото, обычные «пальцы». Казалось, груда драгоценного металла невелика, но, когда месяцы спустя ее взвесили, общий вес превысил шестьдесят тонн.
Стоимость этого золота составляла 60 миллионов фунтов. В одной нише с золотом, стояли два небольших деревянных ящика. В них оказалось 26 тысяч карат необработанных и грубо обработанных алмазов всех возможных цветов и форм. Ни один камень не был меньше полутора карат, а самый большой, угрюмое желтое чудовище, весил 38 карат. Это добавляло два миллиона фунтов к общей стоимости сокровищ.
Таким оказалось богатство сорока семи царей Опета, скрупулезно собранное на протяжении четырехсот лет. Ни одно сокровище древности не могло сравниться с этим богатством.
– Нужно быть очень осторожными, Бен. Ни слова об этом не должно просочиться. Ты понимаешь, что будет, если об этом узнают? – Он стоял, держа в каждой руке по пальцу чистого золота, и смотрел на груды сокровищ. – Тут есть за что убить, есть ради чего начать войну.
– Чего ты хочешь, Ло? Мне понадобится помощь. Рала или Салли.
– Нет! – Он яростно повернулся ко мне. – Никому не будет позволено входить сюда. Я прикажу охранникам не пропускать никого, кроме нас с тобой.
– Мне нужна помощь, Ло. Я один не справлюсь. Тут слишком много работы.
– Я помогу.
– Потребуются недели.
– Я помогу тебе, – повторил он. – Больше никого. И никому ни слова.
До шести часов вечера мы с Лореном осматривали сокровищницу.
– Давай посмотрим, куда ведет вторая ветка туннеля, – предложил я.
– Нет, – остановил меня Лорен. – Я хочу, чтобы соблюдался нормальный график работы. Никто не должен заподозрить, что мы что-то нашли. Сейчас мы вернемся в лагерь. Во второй туннель заглянем завтра. Но такого, как здесь, там быть не может.
Мы закрыли за собой каменную дверь, запечатав тайный проход, и у выхода Лорен отдал приказ, повторил его и вписал в книгу инструкций. Имена Рала и Салли были изъяты из числа тех, кому позволялось входить в туннель. Позже, за ужином, Лорен упомянул об этом. Он объяснил это тем, что мы с ним проводим в архиве эксперимент. Для меня вечер был трудным. Я переволновался и теперь, стряхнув апатию, слишком бурно реагировал на нормальные проявления жизни. Я обнаружил, что чересчур громко смеюсь, чересчур много пью, а болезненная ревность вспыхнула с новой силой.
Когда Лорен и Салли смотрели друг на друга, мне хотелось крикнуть им: «Я знаю. Я знаю о вас, черт возьми. И ненавижу вас за это».
Но я тут же понял, что это неправда. Ненависти не было. Я любил их, обоих, и от этого боль становилось еще более невыносимой.
В ту ночь я не мог спать. В состоянии нервного напряжения я могу две-три ночи обходиться без сна, не в силах остановить работу возбужденного мозга. Я не собирался подсматривать. По чистой случайности я стоял у окна своей тонущей во тьме комнаты и любовался лунной ночью, когда Салли вышла из своего дома.
На ней был длинный халат, распущенные волосы облаком лежали на плечах. Она остановилась на пороге и осторожно осмотрелась, чтобы убедиться, что лагерь спит. Затем крадучись пошла по освещенному луной пространству к дому, где жил Лорен. Открыла дверь и без колебаний вошла – и для меня началась долгая бессонная вахта.
Два часа я стоял у окна, глядя, как движутся лунные тени, как поворачиваются на небе рисунки созвездий. Звезды были большими и яркими, какими они бывают только в чистом воздухе диких просторов, но я не замечал красоты ночи. Я смотрел на дом Лорена, воображал каждое произнесенное шепотом слово, каждое прикосновение, каждое движение и ненавидел себя за это. Я думал о Хилари и детях, недоумевая, что за безумие гнездится в мужчинах, готовых за несколько часов преходящего удовольствия все ставить на карту. Сколько тайн выдают эти двое в темном доме, счастьем скольких людей рискуют?
Неожиданно я понял, что считаю эту связь всего лишь игрой со стороны Лорена. «А если это серьезно? Он разведется с Хилари и уйдет к Салли». Эта мысль была для меня невыносима. Больше я не мог смотреть и ждать, нужно было как-то отвлечься. Я быстро оделся и заторопился в хранилище.
Охранник сонно приветствовал меня. Я открыл дверь и прошел к сейфу, в котором мы держали золотые свитки. Взял четвертую книгу Хая. Пронес ее в свой кабинет и, прежде чем приступить к чтению, достал бутылку «Глен Грант». Два моих наркотика: слова и виски.
Я наудачу открыл свиток и перечел оду Хая боевому топору, сверкающим крыльям птицы солнца. Закончив, я, повинуясь порыву, снял боевой топор с его почетного места. Я ласкал его блестящую протяженность, с новым вниманием всматривался в него. Я был убежден, что именно это оружие описано в стихотворении. Может ли существовать другое, столь точно соответствующее описанию? Я положил топор на колени, желая узнать у него историю последних дней Опета. Я верил, что он деятельно участвовал в последней трагедии. Почему бы иначе такое ценное оружие бросили почти на две тысячи лет? Что случилось с Топорником Хаем, с его царем и городом?
Я читал, думал, и мысли о Салли и Лорене тревожили меня меньше. Однако всякий раз, прерывая чтение, я вспоминал о них и чувствовал ревность и отчаяние. Я разрывался между настоящим и далеким прошлым.
Я читал, наслаждался еще не прочитанными отрывками, а уровень виски в бутылке медленно понижался и длинная ночь проходила.
Минула полночь, начинался новый день, и тут я наткнулся на отрывок, который вызвал во мне глубокий отклик. Из самой глубины своего существа Хай исторг вопль. Как будто наружу вырвались долго сдерживаемые чувства. Это был призыв, определяя истинную ценность человека, не обращать внимания на физическую оболочку. «Из грязной земли добывают чистое золото, – восклицает Хай, – в бедной глине скрываются сокровища».
Я перечитал этот отрывок полдесятка раз, проверяя свой перевод, прежде чем поверил, что Хай Бен-Амон подобен мне. Калека.
Первые лучи рассвета украсили вершины холмов розовой каймой, когда я вернул золотой свиток в сейф и медленно пошел к своему дому.
Из дома Лорена вышла Салли и в темноте пошла мне навстречу. Ее одежда была призрачно-бледной, и казалось, что Салли плывет над землей. Я застыл, надеясь, что она меня не заметит. Это было возможно: я стоял в тени ее дома, отвернувшись, и не шевелился.
Я слышал шорох ее одежды, шелест ее шагов по пыли, потом испуганный вскрик, когда она увидела меня. Лицо Салли превратилось в бледную луну, руки она поднесла ко рту.
– Спокойно, Салли, – сказал я. – Это всего лишь я.
