Теперь я чувствовал ее запах. В чистом ночном воздухе саванны – аромат раздавленных лепестков роз и смешанный с ним теплый запах пота и любви. Я повесил голову.
– Бен? – спросила она, и мы оба замолчали, глядя друг на друга. – Давно ты тут?
– Достаточно давно, – ответил я, и снова наступила тишина.
– Значит, ты знаешь? – негромко и печально спросила она.
– Я не собирался подсматривать.
И опять молчание.
– Верю. – Она пошла прочь. Потом обернулась. – Бен, я хочу объяснить.
– Не нужно.
– Нужно. Я так хочу.
– Это неважно, Салли.
– Нет, важно.
Мы смотрели друг на друга.
– Важно, – повторила она. – Не хочу, чтобы ты считал меня… ну… такой ужасной.
– Забудем об этом, Салли.
– Я сопротивлялась, Бен. Клянусь тебе.
– Да ладно, Салли.
– Ничего не могла с собой поделать, правда. Я так боролась. Не хотела, чтобы это случилось. – Теперь она плакала, молча, и плечи ее тряслись от всхлипов.
– Это неважно, – сказал я и подошел к Салли. Я отвел ее домой, уложил в постель. При свете я увидел, что губы ее распухли и покраснели от поцелуев.
– О Бен, я бы все отдала, чтобы было по-другому.
– Знаю, Салли.
– Я так старалась, но это сильнее меня. Он словно околдовал меня – с самой первой минуты, как я его увидела.
– Тот вечер в аэропорту? – Я не смог удержаться от этого вопроса, вспомнив, как она смотрела на Лорена, когда мы его встречали, и как потом бранила его. – Вот почему… позже, со мной… вот почему мы… – Я не хотел слышать ее ответ, но мне нужно было знать, пришла ли она ко мне, воспламененная мыслями о другом мужчине.
– Нет, Бен, – пробовала она отрицать, но увидела мои глаза и отвернулась.– О Бен, прости. Я не хотела причинять тебе боль.
– Да, – кивнул я.
– Я не хотела причинять тебе боль. Ты такой хороший, такой добрый, ты так непохож на него. – Под ее глазами темнели круги от недосыпания, а персиковый бархат щек покраснел от прикосновения щетины Лорена.
– Да, – повторил я убито.
– Бен, что мне делать? – воскликнула она в отчаянии. – Я попалась. Не могу уйти.
– Ло… говорил, что собирается делать? Говорил тебе… ну… что оставит Хилари и женится на тебе?
– Нет, – она покачала головой.
– Он объяснил почему…
– Нет! Нет! – Она схватила меня за руку. – О Бен, для него это только развлечение. Маленькое приключение.
Я молчал, глядя на любимое, измученное лицо, довольный, что она по крайней мере понимает Лорена. Понимает, что он охотник, а она добыча. В жизни Лорена было и еще будет множество Салли. Лев должен постоянно убивать.
– Я могу тебе чем-нибудь помочь, Салли? – спросил я наконец.
– Нет, Бен, вряд ли.
– Если могу, ты скажи, – и я направился к двери.
– Бен, – остановила она меня и села. – Бен, ты все еще любишь меня?
Я без колебаний кивнул.
– Да, я все еще люблю тебя.
– Спасибо, Бен, – негромко сказала она. – Я не перенесла бы, если бы ты отвернулся от меня.
– Я этого никогда не сделаю, Салли, – и я вышел в лимонно-розовый блеск рассвета.
Мы с Лореном спустились по лестнице, спрятанной за изображением солнца. Вначале мы прошли в сокровищницу. Пока Лорен наслаждался видом сокровищ, я смотрел на его лицо. Голова у меня слегка кружилась от бессонницы, во рту стоял привкус перегара. Глядя на Лорена, я пытался отыскать в себе ненависть к нему. Искал я тщательно, но безуспешно. Когда он поднял голову и улыбнулся, я не мог не ответить ему улыбкой.
– Ну, пока хватит, Бен, – сказал он. – Пойдем посмотрим на остальное.
Я догадывался, что мы найдем за поворотом туннеля, и, когда мы спустились по длинной извилистой лестнице и попали в новый короткий коридор, мои последние сомнения рассеялись.
Этот коридор тоже заканчивался сплошной каменной стеной. Но тут не было попыток маскировки: на стене вырезали надпись. Мы остановились перед ней, и Лорен осветил ее дуговой лампой.
– Что тут написано? – спросил он.
Я попытался разобрать. При всей своей практике читал я медленно, поскольку в пуническом письме нет гласных и о них нужно догадываться по смыслу слова.
– Давай, – нетерпеливо прошептал Лорен.
– «Вы, пришедшие потревожить сон царей Опета и осквернить их склеп, тем самым подвергаете себя опасности, и пусть проклятие Астарты и великого Баала преследует вас до самой могилы».
– Прочти снова, – приказал Лорен, и я послушался. Он кивнул.
– Да, – сказал он и подошел к каменной двери, чтобы отыскать точку, воздействие на которую, как мы знали, должно привести в движение механизм.
Здесь нам повезло меньше, чем у стены с изображением солнца. Прошло два часа, а каменная плита по-прежнему неумолимо преграждала нам путь.
– Я эту проклятую штуку подорву, – предупредил Лорен, но я знал, что он не совершит такого кощунства в этом священном месте. Мы отдохнули и обсудили проблему, потом вернулись к двери. Тут должна была существовать простая система рычагов – главное, знать, куда надавить и под каким углом.
Когда мы наконец нашли, я выругал себя за тупость. Можно было угадать сразу. Символ бога солнца Баала снова был тем местом, куда нужно нажимать.
Дверь медленно, тяжело повернулась, и мы прошли в усыпальницу царей Опета.
Мне известно только еще одно место с такой же атмосферой. Вестминстерское аббатство, где хоронят королей Англии. Там вас охватывает то же чувство оживающей истории.
Мы молчали, шагая по середине длинной, узкой, сводчатой усыпальницы. Тишина осязаемо давила мне на барабанные перепонки. Тишина такая мертвая, что становилась зловещей и угрожающей. Здесь давно не проветривали, но в воздухе не было затхлости. Мне почудился слабый запах пыли и грибов.
Вдоль обеих стен параллельно им стояли саркофаги царей Опета, вырезанные из массивного гранита. Прочные, угловатые, серые. Крышки удерживал на месте их собственный огромный вес, их поверхность была отполирована и на ней вырезаны имя и титул лежавшего внутри. Могущественные имена, звучащие на страницах золотых книг Хая. Я узнавал их: Гамилькар, Ганнибал, Хиканус. Сорок семь больших гробов, но последний пустой, крышка стоит рядом, прислоненная к саркофагу. Внутренность вырублена в форме человеческой фигуры и готова поглотить последнего царя Опета.
У большого каменного гроба на полу лежит на спине вытянувшись человек. Шлема у него нет, и ярко-рыжие волосы и борода образуют своеобразный ореол вокруг сморщенного мумифицированного лица. Нагрудник снят, видна сухая пергаментная кожа, обтягивающая мощную грудную клетку. Из давно мертвой груди торчит обломанная стрела. На человеке кожаный передник, украшенный бронзовыми розетками, на ногах бронзовые поножи и легкие сандалии.
