– Ты слышал его речь? – не унимался Ронни.
– Нет.
– Он хочет объединить Наталь с этой бандой голландцев из Трансвааля и Оранжевой республики.
– Да, знаю.
– Ты с ним согласен?
Гарри молчал; казалось, он целиком занят проказами жеребят, которые неуклюже бегали перед ними в загоне на своих кажущихся слишком длинными ногах.
– Я посылаю двадцать годовалых жеребят на торги в Питермарицбург. Получу по четыреста-пятьсот фунтов за голову – они все первоклассные животные. И смогу выплатить тебе часть долга.
– Об этом сейчас не волнуйся, Гарри. Я пришел не за деньгами. – Ронни предложил коробку с сигарами. Гарри отказался. Ронни выбрал сигару для себя и начал тщательно ее подготавливать. – Ты согласен с идеей Союза?
– Нет.
– Почему?
Ронни не отрывал взгляда от сигары, не желая раньше времени показывать свою заинтересованность.
– Я воевал с ними: с Леруа, Нимандом, Ботой, Сматсом. Я воевал с ними, и мы победили. А теперь они сидят в Претории и спокойно собираются опять захватить страну – и не только Трансвааль и Оранжевую республику, но и Наталь и Кап. Любой англичанин, который им помогает, предает короля и свою страну. Его следует поставить к стенке.
– Очень многие с тобой согласны – очень многие. Но Шон Кортни не встречает сопротивления, он просто вознамерился войти в Собрание.
Гарри повернулся и хромая пошел вдоль ограды загона; Ронни шел за ним.
– Мне и другим кажется, что против него нужно выдвинуть достойного человека – кого-то значительного. Уважаемого. С хорошим военным прошлым. Человека, написавшего книгу и понимающего, что происходит. Владеющего словом. Если мы найдем такого человека, то с удовольствием вложим в него деньги. – Он зажег спичку, подождал, пока прогорит сера, закурил и продолжал в облаке дыма: – До выборов всего три месяца. Нужно организовать все немедленно. Через неделю Шон проводит митинг в школе...
Политическая кампания Шона, которая проходила ровно и не вызывала большого интереса, неожиданно приобрела новое драматическое качество.
На первом его политическом митинге в Ледибурге присутствовало почти все местное население. Все до того изголодались по развлечениям, что готовы были выслушать речь Шона, которую уже дословно напечатали во всех натальских газетах. С отважным оптимизмом они надеялись, что время, отведенное для вопросов, окажется более интересным – и многие подготовили вопросы по таким злободневным темам, как стоимость охотничьих лицензий, система общественных библиотек и контроль за болезнями скота. На худой конец, это была возможность повидаться с друзьями со всей округи.
Но, кроме рабочих Шона, его друзей и соседей, появились и другие, занявшие первые два ряда. Все это были молодые люди, которых Шон никогда раньше не видел, и он неодобрительно смотрел, как они громко смеются и шутят во время подготовительных мероприятий.
– Откуда эта банда? – спросил он председателя собрания.
– Приехали на поезде в полдень, все вместе.
– Похоже, они напрашиваются на неприятности. – Шон чувствовал в незнакомцах сдержанное возбуждение людей, предвкушающих насилие. – Почти все уже немало выпили.
– Шон. – Руфь положила ему руку на колено. – Обещай, что не будешь связываться. Не настраивай их против себя.
Шон открыл рот, собираясь ответить, да так и застыл – он увидел, как вошел Гарри Кортни и сел в заднем ряду рядом с Ронни Паем.
– Закрой рот, дорогой, – прошептала Руфь, и Шон послушался, а потом улыбнулся и приветливо помахал брату рукой. Гарри кивнул в ответ и сразу принялся что-то обсуждать с Ронни Паем.
Среди кашля и шарканья председатель встал, чтобы представить Шона тем, кто учился с ним в школе, пил его бренди и вместе с ним охотился. Он рассказал, как Шон буквально в одиночку выиграл англо-бурскую войну, а теперь со своей фабрикой и акацией принес процветание в округу. Закончил он несколькими фразами, от которых Шон заерзал и попытался ослабить воротничок.
– Итак, леди и джентльмены нашего прекрасного округа, представляю вам человека, проницательного и способного к предвидению, человека с сердцем большим, как его кулак, вашего и моего кандидата – полковника Шона Кортни!
Шон с улыбкой встал и чуть не отпрянул от взрыва насмешливых возгласов и выкриков из первых рядов. Улыбка его погасла, а кулаки, лежавшие на столе, сжались и превратились в два молота. Он смотрел на молодых людей, начиная потеть от гнева. Его легонько потянули за фалду, и это привело его в чувство, он немного разжал кулаки. И заговорил под крики «Садись!», «Пусть говорит!», «Дайте ему шанс!», «Встаньте!» и под грохот стучащих об пол башмаков.
Трижды в этом реве он сбивался, и ему приходилось, багровея от гнева, обращаться к Руфи за помощью, а вокруг бушевали волны насмешливого хохота. Последнюю часть речи он прочел по записи в блокноте, что в общем ничего не меняло, потому что и в трех шагах от него вряд ли можно было разобрать хоть одно его слово.
Он сел, и в зале наступила тишина. Она была полна таким ожиданием, что Шон догадался: все это спланировано заранее. Главное развлечение еще впереди.
– Мистер Кортни. – В конце зала встал Гарри, и все выжидательно повернули к нему головы. – Могу я задать вам несколько вопросов?
Шон медленно кивнул. Вот оно что! Такой прием устроил ему Гарри.
– В таком случае вопрос первый. Можете ли вы сказать, как называется человек, который продает эту страну врагам своего короля?
– Предатель! – заорали в первых рядах.
– Бур!
Теперь молодые люди встали и ревели хором. Этот ад продолжался пять минут.
– Я уведу тебя отсюда, – прошептал Шон Руфи и взял ее за руку, но она быстро отняла ее.
– Нет, я останусь.
– Пошли, не упрямься. Тут будет жарко.
– Тебе придется меня вынести, – гневно выпалила его великолепная жена.
Шон уже готов был принять вызов, но рев неожиданно стих. И снова все повернули головы к Гаррику Кортни, готовому задать второй вопрос. В наступившей тишине Гарри злобно улыбнулся.
– Еще одно. Не скажете ли вы нам, каковы национальность и вера вашей жены?
Голова Шона дернулась, словно от пощечины. Но Руфь уже была на ногах. Она положила руку ему на плечо, чтобы он не вставал.
– Думаю, я сама отвечу на этот вопрос, Гарри. – Она говорила отчетливо, лишь с легкой хрипотой в голосе. – Я еврейка.
Все молчали. Она стояла, положив руку на плечо Шона, стояла прямо и гордо и смотрела Гарри в глаза. И он не выдержал первый. Сильно покраснев, он потупился и заерзал на больной ноге. Даже в первых рядах ее слова вызвали такую же виноватую реакцию. Молодые люди переглядывались и отводили взгляды. Один встал и направился к выходу. На полпути он остановился и повернулся.
