– Он смеется. – Шон с удивлением смотрел, как передовой всадник исчез за столбом поднятой взрывом пыли и вновь появился, повернув лошадь, как игрок в поло. Рот его был раскрыт, и Шон увидел блестящие белые зубы. – Этот сумасшедший смеется!
Вдруг Шон издал неистовый приветственный крик:
– Парень, скачи! – кричал он, и его голос терялся в грохоте и громе обстрела. – Они пришли за орудиями, – кричал Шон. – Сол, они пришли за пушками!
Не понимая, как это вышло, Шон обнаружил, что он уже не в канаве, что с новыми силами, взвалив на плечо потерявшего сознание Сола, бежит к пушкам.
Когда он добежал до батареи, первый всадник был уже там. Он спешился и впрягал лошадей в первое орудие. Шон спустил неподвижное тело с плеча в траву. Теперь они вдвоем поднимали хобот лафета, но для этого требовалось четверо.
– Не мешайте! – крикнул Шон и схватился за длинный клинообразный стальной стержень. Обхватил его руками и поднял – высоко.
– Тащите лафет.
Отделяющиеся колеса вместе с осью подтащили под стержень и поставили на место.
Шон отступил, тяжело дыша.
– Молодчина! – Молодой офицер наклонился в седле и крикнул Шону: – Садитесь на лафет.
Но Шон повернулся, побежал к Солу, поднял его и понес к лафету.
– Держите! – крикнул он двум солдатам, которые уже сидели наверху. Те вдвоем втащили Сола на сиденье.
– Для тебя места нет, приятель. Садись в седло Таффи у правого колеса, – закричал один из них вниз, и Шон увидел, что он прав. Кучера уже сели, но одно седло пустовало.
– Присмотри за ним, – сказал он тому, кто держал Сола.
– Не волнуйся, не уроню, – заверил артиллерист и настойчиво добавил: – Лучше прыгай быстрей в седло, мы уходим.
В это мгновение удача, сопутствовавшая Шону с утра, покинула его. Рядом разорвался снаряд. Шон не почувствовал боли, но его правая нога подогнулась, и он опустился на колени.
Хотел встать, но ноги не слушались.
– Вперед! – закричал офицер, и пушка рывками начала движение, набирая скорость. Кучера подгоняли лошадей, сидящие на лафете подпрыгивали. Шон видел, как артиллерист, который держит Сола, беспомощно смотрит на него.
– Присмотри за ним! – крикнул Шон. – Ты обещал!
Артиллерист открыл рот, собираясь ответить, но между ними разорвался еще один снаряд, закрыв лафет. На сей раз Шон почувствовал, как шрапнель рвет его тело. Она резала, словно бритвой, и Шон повалился набок. Падая, он увидел, что офицера тоже задело. Раскинув руки, тот упал вперед через голову лошади и ударился о землю плечом. Одна его нога застряла в стремени, и лошадь тащила его по земле, пока не порвался кожаный ремешок, удерживавший стремя. Лошадь ускакала за орудийным лафетом.
Шон потащился за ней.
– Смотри за ним! – кричал он. – Ради бога, смотри за Солом!
Его крик никто не услышал – люди скрылись за деревьями, исчезли за разрывами: огонь сопровождал их, как войско коричневых демонов.
Но Шон продолжал ползти, цепляясь одной рукой и подтаскивая тело на животе по траве. Вторая его рука беспомощно волоклась сбоку, и он чувствовал, как волочится за ним правая нога, пока она не застряла и не остановила его. Он пытался вырваться, но большой палец ноги застрял в жесткой траве, и у Шона не получалось его высвободить. Он изогнулся – раненая рука оказалась под ним – и посмотрел на ногу.
Много крови, влажный скользкий след на примятой траве и вокруг него. Но боли не было, только усталость и головокружение.
Нога была вывернута в сторону под нелепым углом, и задорно торчала шпора на сапоге. Шон хотел засмеяться, но для этого требовались слишком большие усилия, и он закрыл глаза от солнечного блеска.
Глава 18
Генерал Ян Паулюс Леруа поднялся на высоту над Тугелой и снял шляпу, обнажив лысую голову с кольцом рыжих волос над ушами и на затылке.
Кожа на лысине была гладкая, молочно-белая там, где шляпа защищала ее от солнца, но обветренное лицо походило на утес из красного камня.
– Приведи мою лошадь, Хенни, – сказал он стоявшему рядом парню.
– Ja, уум Пол.
И парень по противоположному склону заторопился в лагерь.
В траншее у ног Яна Паулюса, откуда велся огонь, один из бюргеров поднял голову и посмотрел на него.
– Бог услышал наши молитвы, уум Пол. Он послал нам великую победу.
Ян Паулюс тяжело кивнул и ответил низким рокочущим голосом, без тени торжества:
– Ja, Фредерик. Господь милостив – это великая победа.
«Но не такая великая, как я замышлял», – подумал он.
Одна из пушек выстрелила, посылая снаряд почти за пределы видимости; разрозненные остатки британской армии исчезали вдалеке.
«Если бы только они подождали, – с горечью думал он. – Я все так ясно им объяснил, но они не послушались».
Главным звеном его стратегии был этот мост. Если бы только бюргеры на холме под высотами не начали стрелять и позволили им перейти! Тогда Бог отдал бы им в руки тысячи врагов, а не сотни. Захваченные в амфитеатре между высотами, с рекой за спиной, они не смогли бы уйти по разрушенному артиллерией мосту. Он печально смотрел на ловушку, которую готовил с такой бесконечной тщательностью. Сверху он видел траншеи, все до единой; все проложены и замаскированы таким образом, что огонь из них накрывает всю травянистую чашу, куда он надеялся заманить британскую армию. Но западня уже не захлопнется – он знал, что англичане в нее больше не попадут.
Вернулся Хенни, ведя лошадь, и Ян Паулюс немедленно сел в седло.
– Пошли, нам нужно спуститься.
В свои сорок два года Ян Паулюс Леруа был чрезвычайно молод для положения, которое занимал. Когда старый Жубер ушел в отставку, в Претории противились его назначению, но президент Крюгер подавил оппозицию и заставил Фольксраад утвердить кандидатуру. Десять минут назад Ян Паулюс отправил ему телеграмму, оправдывавшую веру в него президента.
Расслабив крупное тело, надвинув широкополую шляпу на лицо и свободно держась в седле (с запястья свисал хлыст), с длинными кожаными стременами, Ян Паулюс спустился, чтобы собрать урожай войны.
Когда он достиг рощиц и поехал между ними, бюргеры вставали из траншей и приветствовали его.
Их голоса сливались в победный рев – так ревет после убийства лев. Бесстрастно проезжая мимо, Ян Паулюс разглядывал их лица. Все покрыты красной пылью и горелым порохом; пот проложил сквозь этот грим глубокие борозды. Один пользовался ружьем как костылем, чтобы щадить раненую ногу, вокруг его рта легли резкие морщины боли, но он тоже приветственно кричал. Ян Паулюс остановил лошадь.
– Ложись, не валяй дурака!
Тот болезненно улыбнулся и покачал головой.
