– Nee, уум Пол. Я пойду с тобой брать орудия.
Ян Паулюс резко подозвал тех, кто стоял возле раненого.
– Унесите его. Покажите врачам.
И пошел туда, где его ждал коммандант Ван Вик.
– Я велел тебе сдерживать людей, пока англичане не переправятся, – сказал он, и улыбка Ван Вика исчезла.
– Ja, уум Пол. Знаю. Но я не смог их удержать. Начали молодые. Когда они увидели пушки внизу, прямо у себя под носом... я не мог их удержать. – Ван Вик повернулся и показал за реку. – Смотрите, как они близко.
Ян Паулюс посмотрел за реку. Пушки стояли открыто, так близко и так слабо заслоненные ветвями деревьев, что он мог пересчитать спицы в их колесах и видел, как блестят медные детали.
– Искушение было слишком велико, – покорно закончил Ван Вик.
– Да. Дело сделано, и словами ничего не изменишь. – Ян Паулюс мрачно решил никогда больше не доверять этому человеку командование. – Пошли, заберем их.
У дорожного моста Ян Паулюс остановил длинную колонну ехавших за ним всадников. Хотя на его лице ничего не отразилось, внутри все переворачивалось от ужаса увиденного.
– Уберите их, – приказал он и, когда тридцать бюргеров спешились и прошли вперед, чтобы расчистить мост, вслед им сказал: – Обращайтесь с ними достойно. Не тащите, как мешки с мукой. Это были мужчины.
Храбрые мужчины.
Рядом с ним мальчишка, Хенни, плакал не таясь. Слезы капали на его заплатанную твидовую куртку.
– Держись, jong
[8]
, – негромко сказал Ян Паулюс. – Слезы для женщин.
И направил лошадь в узкий проход между мертвыми. Это пыль, и солнце, и пары лиддита – вот от чего слезятся глаза, сердито убеждал он себя.
Молча, без обычного для победителей торжества они подъехали к пушкам и рассыпались среди них. Прозвучал одиночный выстрел, и бюргер пошатнулся и оперся о ружье, чтобы не упасть.
Повернув лошадь и прижавшись к ее холке, Ян Паулюс поскакал к донге за пушками – стреляли оттуда.
Мимо его головы опять просвистела пуля, но Ян Паулюс уже добрался до донги. На полном скаку осадив лошадь, так что она присела, он спрыгнул с седла и ногой выбил ружье из рук английского солдата, схватил британца и поставил на ноги.
– Дурак, мы и так слишком многих убили, – закричал он солдату в лицо, с трудом подбирая английские слова, запинаясь от гнева. – Все кончено. Сдавайся. – Потом обратился к уцелевшим артиллеристам, прижимавшимся к дну донги: – Все сдавайтесь!
Очень долго никто из них не шевелился. Потом один за другим они медленно начали вставать и выбираться из донги.
Пока группа бюргеров уводила пленных, а другая принялась впрягать лошадей в пушки и фургоны со снарядами, из рощи мимоз показались английские санитары с носилками. Вскоре фигуры в хаки повсюду перемешались с бюргерами, отыскивая раненых.
Два санитара, темнокожие индийцы из медицинского корпуса, наткнулись на человека, лежавшего на левом боку. Они с трудом поворачивали его, и Ян Паулюс, передав поводья Хенни, пошел к ним.
В бреду раненый ужасно бранился и сопротивлялся попыткам индийцев наложить шину ему на ногу.
– Оставьте меня в покое, сволочи! – и кулак отшвырнул одного из санитаров.
Ян Паулюс, узнав голос и удар, побежал туда.
– Веди себя хорошо, или я тебя прибью! – крикнул он, подбежав к санитарам. Шон неуверенно повернул голову и попытался сосредоточить взгляд.
– Кто это? Ты кто? Убирайся!
Ян Паулюс не отвечал. Он смотрел на раны, и его затошнило.
– Дайте-ка мне!
Он взял у ошеломленных санитаров лубки и наклонился к Шону.
– Уходи! – закричал Шон. – Я знаю, что ты сделаешь! Ты ее отрежешь!
Ян Паулюс схватил его за руку и держал, а Шон вырывался и бранился.
– Я убью тебя, грязный ублюдок! Убью, только тронь!
– Шон! Это я. Посмотри на меня.
Шон медленно расслабился, взгляд его стал устойчивей.
– Это ты? Правда ты? – прошептал он. – Не позволяй им... не позволяй отрезать ногу. Как Гарри.
– Лежи спокойно, или я отшибу твою глупую башку, – проворчал Ян Паулюс.
Руки у него могучие, красные, как и лицо, – большие руки с неуклюжими пальцами, но сейчас они действовали осторожно и нежно, как мать обращается с ребенком. Наконец, взявшись за лодыжку Шона, Ян Паулюс посмотрел на него.
– Ну держись. Я должен ее вправить.
Шон хотел улыбнуться, но его лицо под слоем грязи посерело, пот выступил на коже, как множество мелких волдырей.
– Меньше болтай, чертов голландец. Делай!
Глубоко в разорванной плоти кость скрипнула о кость, и Шон ахнул. Все мышцы его тела судорожно напряглись, потом расслабились. Он потерял сознание.
– Ja, – проворчал Ян Паулюс. – Так-то лучше.
На его бесстрастном лице впервые отразилось сочувствие. Он закончил перевязывать Шона и еще несколько секунд просидел у бесчувственного тела. Потом тихо, чтобы не могли расслышать санитары, прошептал:
– Спи спокойно, брат мой. Да сохранит Господь твою ногу.
Он встал, с его каменного лица исчезли всякие следы жалости и горя.
– Забирайте, – приказал он и подождал, пока Шона уложат на носилки и унесут. Потом пошел к своей лошади, чуть подволакивая ногу по траве. Из седла он снова посмотрел на юг, но санитары с носилками уже исчезли за деревьями мимозы.
Ян Паулюс тронул шпорами бока лошади и следом за длинной колонной фургонов, пленных и пушек поехал назад, к Тугеле. Теперь слышался только звон упряжи и меланхолический грохот колес.
Глава 19
Гаррик Кортни следил, как шампанское льется в его хрустальный бокал. Пузырьки, отражая свет лампы, кружились золотым водоворотом. Капрал поднял бутылку, искусно перехватил салфеткой каплю вина и за спиной Гарри передвинулся, чтобы наполнить бокал сидевшего рядом бригадира Литтлтона.
– Нет.
Литтлтон накрыл свой пустой бокал ладонью.
– Давайте, Литтлтон. – Сэр Редверс Буллер наклонился вперед и осмотрел стол. – Вино отличное.
– Спасибо, сэр, но шампанское – напиток победы; пожалуй, стоит послать ящик за реку.
Буллер медленно покраснел и посмотрел на свой бокал. В офицерской столовой снова воцарилась тишина. Чтобы нарушить ее, Гарри заговорил.
– Думаю, сегодняшнее отступление было произведено в полном порядке.
– От всей души согласен. – На противоположном конце стола лорд Дандоналд саркастически продолжил: – Но по правде сказать, полковник, отступали мы налегке.
