– Они с ума сошли.
– Так или иначе, отныне в моем присутствии будешь вставать, говорить уважительно и промахиваться при ударах.
Сол промахнулся.
– Если ты офицер и джентльмен, почему не ведешь себя соответственно и не помолчишь, когда я играю?
– Твой статус тоже изменился.
– Как?
– Отныне ты лейтенант, – сообщил ему Шон.
– Нет!
– С побрякушкой.
– С побрякушкой?
– С медалью, остолоп.
– Я потрясен. Нет слов. – Сол наконец не выдержал и рассмеялся. Шону нравился этот звук. – Какая побрякушка, за что?
– Медаль за отвагу – за ту ночь в поезде.
– Но, Шон, ты...
Шон не дал ему договорить.
– Да, мне тоже дали такую. Старика Ачесона понесло. Он навешивает медали и дает повышения всему, что движется, – рьяно, как расклейщик афиш вывешивает рекламу тушеной говядины. Он чуть не прицепил медаль денщику, который принес ему кофе.
– Он угостил тебя кофе?
– И сигарой, – ответил Шон. – Широкая натура! Мы были словно соединившиеся возлюбленные. Он то и дело называл меня «мой дорогой друг».
– А что за отряд он тебе дал?
Шон положил кий и перестал смеяться.
– Мы с тобой возглавляем первый контротряд. Небольшой, легко вооруженный. Будем досаждать бурам. Нападать на них, утомлять, загонять их лошадей и не давать им покоя, пока они не наткнутся на большую колонну.
На следующее утро они с майором Петерсоном отправились смотреть отобранных для них добровольцев.
– Боюсь, сброд всех мастей, Кортни. Мы прошерстили больше трехсот человек.
В глубине души Петерсон злорадствовал. Он не забыл «галиматью» Шона.
– Наверное, трудно было выбрать, – согласился Шон. – У вас всего четверть миллиона человек. А что с офицерами?
– Увы, только ваш Фридман. Зато я нашел вам настоящее сокровище. Старшина. Забрал его для вас из Дорсетского полка. Зовут Экклз. Первый класс, настоящий первый класс.
– А Тим Кертис, о котором я просил?
– Опять увы. Возобновили работу золотые шахты, и всех призванных инженеров вернули туда.
– Проклятие, он был мне нужен. Что с пулеметами?
– Четыре «максима». Очень повезло, что я их раздобыл.
– Лошади?
– Не хватает, но можете ссаживать верховых и выбирать.
Во время поездки в Рендфонтейн Шон продолжал расспрашивать и выдвигать требования. По мере разговоров и споров его волнение росло.
Однако он отнесся к новому делу серьезно. Наконец, когда они миновали часовых огромного армейского лагеря на окраинах Йоханнесбурга, он задал последний и самый главный вопрос:
– Ачесон решил, на какой территории мы будем действовать?
– Да. – Петерсон понизил голос. – Юго-восток Трансвааля.
– Там, где Леруа!
– Верно. Тот самый джентльмен, что встретил однажды ваш поезд.
Опять Ян Паулюс!
– Приехали, Кортни.
Немного в стороне от главного корпуса стояли три ряда белых палаток. В дальнем конце дымилась полевая кухня, вокруг нее сидели воины Шона.
– Мой бог, Петерсон. Вы сказали, разномастный сброд! Да вы собрали всех поваров и денщиков армии. А эти кто? Моряки, конечно.
Петерсон поерзал в седле.
– Пришлось заставлять, – согласился он. – Уж какие попались. А вот и ваш старшина.
Подошел Экклз, бычьего сложения, с черными усами, рост – шесть футов с лишним и подтянут.
Петерсон познакомил их, и они оценили друг друга.
– У нас здесь сплошная шваль, сэр.
– Придется поработать, Экклз.
– Придется, сэр.
– Давайте начинать.
И они со взаимным уважением и расположением переглянулись.
Неделю спустя отряд был готов к выступлению. Сол назвал его «Боевые разведчики Кортни». Все верхом, хотя видны самые разнообразные стили верховой езды, особенно среди делегатов от королевского флота.
Но, непрерывно приставая к квартирмейстеру, Шон сумел раздобыть одинаковые мундиры, такие же, как у имперской легкой кавалерии: шляпы с широкими вислыми полями, рубашки цвета хаки, бриджи, патронташи, краги и ботинки военного образца. У них было сорок жирных здоровых мулов, четыре пулемета Максима, ружья, и Экклз подготовил расчеты.
Ачесон одобрил выбор Шоном Чарлстауна в качестве базы.
Он организовал проезд по железной дороге к этой маленькой деревушке на границе Наталя, пообещал поддержку крупных соединений в этом районе и сообщил Шону, что ожидает от него великих дел. Это прозвучало как угроза.
Глава 43
– Но дорогой, у тебя нет даже настоящего мундира. Ты выглядишь таким потрепанным! – У Канди, которая наблюдала с большой двуспальной кровати за тем, как он одевается, были очень конкретные воззрения на то, что такое настоящий мундир. Золотое шитье с орденом Подвязки на роскошном алом фоне. – Ты только погляди на пуговицы. Они никогда не будут блестеть.
– Буры любят блестящие предметы – на солнце по ним хорошо стрелять.
Шон через плечо оглянулся на нее. Волосы разметались золотым беспорядком, голубое платье рассчитано скорее на то, чтобы искушать и дразнить, а не скрывать. Шон торопливо вернулся к своему отражению в большом зеркале и стал зачесывать волосы на висках. Легкая седина. Очень достойно, решил он. Жаль, нос не изменился.
Он взял его двумя пальцами и попытался выпрямить. Дьявольский нос. Однако стоило разжать пальцы, нос стал прежним.
– Что ж, я тебя покидаю, – сказал он. Канди быстро встала, и смех замер на ее губах, они слегка дрожали.
– Я с тобой.
Она быстро расправила платье.
– Нет.
– Да. У меня есть для тебя прощальный подарок.
Во дворе отеля стояла шотландская коляска, запряженная четырьмя жирными мулами. Канди провела к ней Шона и откинула брезент.
– Тут кое-какие вещи. Я решила, что они пригодятся.
Она приготовила на случай холода тулуп из овчины, шесть шерстяных одеял и шелковое пуховое стеганое одеяло, две пуховые подушки и тюфяк; ящик коньяка «Курвуазье» и ящик шампанского «Вдова Клико». На случай голода – консервированный лосось, малиновый джем, икра в маленьких стеклянных баночках и копчености, аккуратно упакованные в деревянные коробочки. Для заботы о здоровье – богатая аптечка с набором хирургических инструментов.
А против буров – шпага из толедской стали, в кожаных ножнах, инкрустированная серебром, и такая же пара револьверов Кольта в подарочных ящичках красного дерева.
