За каретой Мбежане вел подарок, который Шон считал верхом оригинальности. Это был пегий шотландский пони с английским седлом, маленьким мартингалом и уздой.
Подъездную дорогу запрудили кареты. Последние сто ярдов Шон вынужден был идти пешком, с охапкой подарков.
В таких обстоятельствах продвижение становилось затруднительным. Он мог смотреть только поверх своего груза на отвратительно украшенную крышу здания, и шел по лужайке вслепую. Он слышал постоянный пронзительный визг, который становился громче по мере его приближения, и наконец почувствовал, что его настойчиво тянут за штанину. Он остановился.
– Это мне подарки? – спросили где-то возле его колена. Наклонив голову набок, он увидел поднятое к нему лицо крошечной мадонны.
Невинность в больших сверкающих глазах в овале лица, обрамленном блестящими черными волосами. Сердце у Шона екнуло.
– Смотря как тебя зовут, – ответил он.
– Меня зовут мисс Буря Фридман из Чейс-Уэлли, Питермарицбург. Это мои подарки?
Шон присел, так что его лицо оказалось почти вровень с лицом мадонны.
– С днем рождения, мисс Фридман, – сказал он.
– Здорово!
Дрожа от возбуждения, она принялась трогать пакеты. Визг примерно пятидесяти малышей смолк.
Буря стремительно разрывала пакеты, используя зубы, если недостаточно было ногтей. Одна из маленьких гостий попыталась ей помочь, но Буря налетела на нее, как детеныш пантеры, с криком «Это мои подарки!»
Шон торопливо ретировался.
Наконец, сидя среди множества разорванных оберток и кукол, девочка показала на единственный пакет, оставшийся в руках Шона.
– А этот? – спросила она.
Шон покачал головой.
– Нет, это твоей маме. Но если обернешься, может, найдешь чтонибудь еще...
Мбежане, широко улыбаясь, держал пони. Несколько секунд Буря была слишком ошеломлена, чтобы говорить; затем с визгом, не уступающим паровозному свистку, она вскочила на ноги. Бросив только что принятых детей, она побежала к пони.
За ней толпа маленьких девочек набросилась на кукол, как стервятники, когда лев оставляет свою добычу.
– Подними меня! Подними! – в восторженном нетерпении кричала Буря.
Шон подхватил ее теплое, дергающееся, мягкое тело на руки, и его сердце снова дрогнуло. Он осторожно посадил девочку в седло, дал ей в руки уздечку и повел пони к дому.
Королева в сопровождении свиты, Буря добралась до верхней террасы.
Здесь у складного стола, уставленного подарками, стояла Руфь. Шон протянул повод Мбежане.
– Хорошо смотри за ней.
И он пересек террасу, чувствуя на себе множество взрослых глаз и радуясь тому, что утром целый час провел у парикмахера, и тому, что столько внимания уделил своей внешности: новому дорогому английскому костюму, начищенным до блеска ботинкам, толстой золотой цепочке от часов на животе и гвоздике в петлице.
Он остановился перед Руфью и снял шляпу. Она протянула руку ладонью вниз. Шон знал, что она ждет не рукопожатия.
– Шон! Как хорошо, что ты пришел.
Шон взял ее руку. О силе его чувств говорило то, что он наклонился и поднес руку к губам: ведь он считал этот жест французским, фатовским и недостойным мужчины.
– Хорошо, что ты меня пригласила, Руфь.
Он достал из-под мышки коробку и протянул ей.
Она молча открыла ее и покраснела от удовольствия, увидев розы на длинных стеблях.
– Как мило с твоей стороны.
И сердце Шона снова дрогнуло, когда она улыбнулась, глядя ему в глаза, и взяла его под руку.
– Хочу познакомить тебя с моими друзьями.
Вечером, когда остальные гости ушли, а Бурю, уставшую от возбуждения, уложили спать, Шон остался у Голдбергов на ужин. Теперь старшие Голдберги хорошо сознавали, что интерес Шона к Руфи объясняется не только его былой дружбой с Солом.
Весь день Шон ходил по лужайкам за Руфью, как большой сенбернар за изящным пуделем.
За ужином Шон, очень довольный собой, Голдбергами и жизнью в целом, сумел понравиться ма Голдберг и рассеять подозрения Бена Голдберга, что он авантюрист без единого пенни. За бренди и сигарами Шон и Бен говорили о делах на Лайон-Копе и Махобос-Клуфе. Шон совершенно откровенно рассказал о своем рискованном финансовом положении, и на Бена произвели впечатление масштаб игры и хладнокровная оценка Шоном своего состояния. Именно удача в похожих обстоятельствах сделала Бена тем, кем он был сейчас. Он чувствовал легкую ностальгию, сентиментально вспоминая прошлое, так что, когда они пошли к женщинам, Бен потрепал Шона по руке и назвал его «мой мальчик».
На крыльце, собираясь уходить, Шон спросил:
– Могу я еще зайти к тебе, Руфь?
– Я бы очень хотела этого.
Так началось нечто совершенно новое для Шона – ухаживание.
К своему удивлению, он обнаружил, что это занятие ему нравится. Каждую пятницу он садился вечером в поезд, приезжал в Питермарицбург и останавливался в отеле «Белая лошадь». На этой базе он и проводил свою кампанию.
Устраивались обеды у Голдбергов, у друзей Руфи или в гостинице, где Шон выступал хозяином.
Они посещали балы и танцевальные вечера, устраивали пикники или ездили верхом по окрестным холмам, и Буря на своем пони подскакивала между ними. На время отсутствия Шона Дирк перебирался в дом на Протеа-стрит, и Шон радовался, что Дирк теперь спокойно воспринимает его отъезды.
Наконец первые посадки акации были готовы к уборке. Шон намерен был использовать это как предлог, чтобы завлечь Руфь в Ледибург. Голдберги холодно встретили приглашение и оттаяли только тогда, когда Шон продемонстрировал письменное приглашение Ады, которая просила Руфь в течение недели быть ее гостьей. Шон объяснил, что это будет праздник первого сбора коры и начнется он в конце недели, а после он несколько месяцев не сможет уезжать из Ледибурга.
Ма Голдберг, которая в глубине души обрадовалась перспективе на целую неделю остаться одной с Бурей, слегка надавила на Бена, и тот очень неохотно согласился.
Шон решил, что с Руфью будут обращаться как с августейшей гостьей и это станет грандиозным завершением его ухаживания.
Глава 64
Один из крупнейших землевладельцев округа (и благодаря своим военным заслугам), Шон занимал высокое место в сложной социальной иерархии Ледибурга. Поэтому подготовка к приезду Руфи вызвала эпидемию волнений и любопытства, которая затронула весь Ледибург и его окрестности. Приглашения, разосланные Шоном, заставили женщин обратиться к своим гардеробам и корзинам для шитья, а фермеры со всей округи просили городских родственников и знакомых раздобыть приглашения и для них. Другие влиятельные представители общины, ревниво относящиеся к своему положению в обществе, предложили всем собираться в ЛайонКопе для развлечений в те три дня, что Шон оставил свободными от праздников. Шон неохотно согласился – у него на эти три дня были другие планы.
