– Будь мужественной, любовь моя! – крикнул он своей любовнице. – Скоро мы окажемся в лучшем месте, чем это.
Несмотря на сдерживавшую веревку на шее, он решительно направился к самому краю площадки, словно пытаясь обратиться к Божественному Махди. Однако палач дернул его назад.
– Не приближайся к Непобедимому, грязное животное! Ты можешь запачкать своей кровью его белоснежный халат.
– Наказанием мужчине за супружескую неверность будет отсечение головы, – произнес Махди, и слова гулким эхом разнеслись по мечети, повторенные десятками верующих. В тот же миг один из палачей подошел к парню сзади, приставил к его шее острую саблю, словно примериваясь к удару, и, размахнувшись, со свистом опустил сверкающее лезвие на шею несчастной жертвы. Юная девушка у столба громко вскрикнула, когда голова ее возлюбленного отделилась от тела и покатилась по пыльной земле, разбрызгивая тонкие струйки крови. Из шеи парня в воздух с шумом вырвался темный фонтан, окрасив тело, пока он все еще стоял, словно не веря в случившееся. Махди благоразумно отступил, запахивая полы белоснежной джиббы. Через секунду голова парня застыла в липкой кровавой грязи, а сам он рухнул на землю. Девушка отчаянно билась у столба, пытаясь разорвать путы и броситься к любимому.
– Наказанием для женщины за супружескую неверность будет побивание камнями, – провозгласил свой приговор Махди.
Халиф Абдуллахи первым встал с почетного места, подошел к привязанной девушке и со странной нежностью убрал с ее изможденного лица слипшиеся волосы. Вероятно, для того, чтобы правоверные видели выражение лица грешницы в момент мучительной смерти. Затем отошел к большой груде заблаговременно приготовленных камней, выбрал самый крупный, удобно легший в его ладонь, и снова повернулся к девушке:
– Во имя Аллаха и Божественного Махди, да помилуют они твою грешную душу.
С этими словами он широко размахнулся и бросил камень с силой и ловкостью опытного метателя копья, попав ей прямо в глаз. Даже со своего места Осман Аталан услышал глухой удар, после которого глаз вывалился и повис на щеке, удерживаясь окровавленным нервом, словно сгнивший на ветке плод.
За Абдуллахи последовали другие халифы, эмиры и шейхи, которые так же старательно выбирали камни и швыряли в окровавленную юную женщину. Когда настал черед Османа Аталана, лицо девушки уже превратилось в кровавое месиво, а хрупкое тело, не подавая признаков жизни, беспомощно обвисло на крепких веревках. Камень Османа попал ей в плечо, но она даже не вздрогнула и висела у позорного столба, пока Махди не закончил свою проповедь.
– Пророк, да будет он милостив в своей вечной жизни, неоднократно напоминал мне во время нашей беседы: усомнившийся в том, что я истинный Махди, является вероотступником. Тот, кто противится мне, – изменник и неверный. Объявившие мне войну будут лишены жизни и уничтожены в загробном мире, а их имущество и дети станут собственностью ислама. Моя битва против турок и неверных ведется по приказу самого пророка. Он посвятил меня в ужасные тайны, и одна из самых важных гласит, что все страны Турецкой империи, а также европейцы и прочие неверные, восставшие против Аллаха и его пророка, рано или поздно покорятся нашей священной религии и его законам. Они станут пылью на грязной дороге, мелкой вошью на нашем пути, абсолютным ничтожеством, жалко ползущим в сумраке ночи.
Осман Аталан вернулся в свой шатер, раскинутый в тенистой пальмовой роще на живописном берегу Нила, посмотрел на противоположный берег, где находилась захваченная неверными крепость, и вдруг ощутил страшную физическую усталость, хотя в душе испытывал необыкновенный подъем, будто победу в предстоящем сражении ему гарантировал сам Аллах и его божественный Махди. Он устало опустился на дорогой шелковый ковер из Самарканда, а жены принесли ему кувшин прохладного молока. Когда он сделал несколько глотков, первая жена наклонилась и прошептала на ухо:
– Один человек ожидает тебя, мой господин.
– Пусть войдет, – разрешил Осман. Через порог палатки робко переступил старик с необыкновенно ясными глазами. – А, это ты, голубятник. Рад видеть тебя, – доброжелательно приветствовал его Осман. – Да пребудет с тобой милость Аллаха.
– И я рад видеть тебя, всемогущий эмир, – низко поклонился тот. – И молю пророка, чтобы он ниспослал тебе удачу. – И протянул Осману серого голубя, которого прижимал к груди обеими руками.
Эмир взял птицу и нежно погладил по голове. Та тихо заворковала в ответ, а он быстро развязал шелковый шнурок на ее лапке и снял свернутый трубочкой клочок рисовой бумаги. Развернув его на коленях, прочитал и злорадно ухмыльнулся, ощутив, как свалилась с плеч тяжелая усталость. Немного подумав, он более внимательно перечитал последнюю строчку короткой записки. «Я видел его лицо при свете луны, – говорилось в ней. – Это тот самый франк, которому удалось избежать вашей мести в битве под Эль-Обейдом. Тот самый, известный под именем Абадан Риджи».
– Позовите всех моих аггагиров и оседлайте Хумумайю, – решительно приказал он. – Мы отправляемся на север. Мой давний враг сам пришел к нам. – Слуги опрометью бросились исполнять приказ хозяина.
– Слава Аллаху, что не придется прочесывать пустыню Монассир вдоль и поперек, – поделился Осман своими мыслями с Хасаном бен Надиром и аль-Нуром, которые стояли у входа в палатку и ждали, когда слуги приведут им лошадей. – Нам известно, когда и где он переправился через брод, и осталось только одно место, куда он стремится.
– От переправы до того места, куда он сейчас направляется, чтобы добраться до Хартума, не меньше двухсот пятидесяти миль, – резонно заметил аль-Нур.
– Это хороший и выносливый воин, – добавил Хасан бен Надир. – Мы видели его во время сражения под Эль-Обейдом и знаем, на что он способен. Он постарается ехать как можно быстрее и в конце концов погубит своих верблюдов.
Осман кивнул в знак согласия, поскольку хорошо знал человека, за которым так долго охотился. Конечно, Хасан прав: тот ни перед чем не остановится и до смерти загонит своих животных.
– Дня через три, максимум четыре этот человек сам попадет в нашу сеть, как маленькая рыбешка.
Конюх привел ему Хулумайю, и та радостно замотала головой, узнав хозяина. Осман нежно похлопал ее по морде и дал пожевать немного хлеба, пока поправлял уздечку и проверял седло, рассуждая вслух:
– Он очень осторожен и будет держаться подальше от берега, пока не выберет место для переправы. Интересно, где он собирается это сделать? – И, не дожидаясь ответа, снова похлопал лошадь по морде. – К югу от Омдурмана или к северу? Нет, вряд ли он пересечет реку к северу – там очень сильное течение и всех его верблюдов вместе с багажом отнесет прочь от города. Он должен переправиться южнее Омдурмана, чтобы течение Бахр-эль-Абьяда, – употребил он арабское название Белого Нила, – отнесло его вниз к Хартуму.
В этот момент кто-то кашлянул, переступив ногами по пыльной земле. Только один из его помощников мог осмелиться прервать своего хозяина. Осман недовольно зыркнул на аль-Нура – самого надежного и преданного воина.
