— «Еврейский камень»? Неужели это…
— Лучше послушай! В ночь на 29 сентября 1888 года, уже ближе к рассвету, один торговец, польский еврей, въехал со своим фургоном во двор «Образовательного клуба для иностранных рабочих», который находится на Бернер-стрит.
Вдруг его лошадь шарахнулась в сторону. Он посветил фонарем и увидел лежавшее на земле тело женщины средних лет с перерезанным горлом. Заметил он и метнувшийся в глубину двора темный силуэт. Торговец попытался позвать на помощь, но только беззвучно открывал рот, ибо от страха и ужаса у него пропал голос. Тогда он опустился на колени возле погибшей и обнаружил, что она еще теплая. Возле разжавшейся руки женщины что-то поблескивало, что-то вроде гальки или стекляшки, заляпанной грязью. Он подобрал камешек, сунул в карман и понял, что голос к нему вернулся. Минуту спустя сбежались все, кто еще оставался в клубе, а еще спустя несколько минут приехала и полиция. Полуживого от страха торговца привели в чувство и рассказали, что это уже третье преступление Потрошителя, но на этот раз он не успел совершить надругательства над трупом, так как его спугнуло появление фургона. Новую его жертву звали Элизабет Стрейд.
Вдова лет сорока, знававшая и лучшие времена, она стала заниматься проституцией после того, как ее мужа посадили в тюрьму, и он там умер. Но не о ней речь. Торговец, проведя немало времени в полицейском участке, наконец вернулся к себе. И тут он вспомнил о своей находке, достал камешек из кармана и принялся очищать его от грязи. И хотя он никогда не видел не ограненного, а просто отполированного алмаза и не был слишком образованным и сведущим человеком, он понял, что перед ним что-то необыкновенное! Он хотел было отнести камень в полицию, но испугался, что его накажут за то, что он не отдал его сразу, и тогда он решил сходить к своему соседу, раввину Элифасу Леви, с которым вдобавок состоял в отдаленном родстве, и поступить так, как тот ему посоветует.
Раввин был человеком набожным, мудрым и осторожным, так что на него можно было полностью положиться.
Раввин похвалил торговца за то, что тот пришел к нему.
Раз уж он совершил неосторожность и подобрал что-то на месте преступления и сразу не сказал об этом в полиции, то лучше ничего и не говорить. С тех пор, как в Уайтчепле стали совершаться ужасные преступления, полиция часто вела себя грубо и необдуманно. К тому же обитателям квартала почудилось, что предыдущее преступление было совершено человеком в кожаном фартуке, и подозрение пало на несчастного Джона Пиццера, сапожника и тоже польского еврея. Его арестовали, а его близким пришлось испытать на себе ярость соседей. К счастью, у сапожника было алиби, и его отпустили. Элифас Леви, успевший уже узнать, что такое погром, вовсе не хотел, чтобы это снова повторилось, и поэтому посоветовал торговцу молчать. Но чтобы тот чувствовал себя спокойнее, предложил оставить камень у него, с тем чтобы он его как следует изучил. Раввин дал торговцу немного денег, тот их взял и оставил камень у раввина.
Когда он ушел, раввин принялся тщательно рассматривать находку. Он немного интересовался минералогией, так что у него нашлись кое-какие инструменты, и главное — лупа.
Изучив внимательно камень, он обнаружил на его плоской стороне крошечную звезду Давида. Теперь он уже не сомневался, что держит в руках святыню, тем более что легенда об исчезнувшей пекторали была ему известна. Рыночная цена камня его не интересовала. Он понимал, что в его руках оказалось драгоценнейшее из сокровищ, пришедшее из глубины веков. Будучи человеком крайне осторожным, он запер камень в надежную шкатулку и не говорил о нем никому, кроме двух своих сыновей, да и они узнали об алмазе только в зрелом возрасте. Одним из этих сыновей и был Эбенезер, портной…
— Но это же великолепно! — вскричал Морозини. — Теперь нам только остается уговорить этого славного человека продать нам «Розу»! Признаю, что это будет непросто. Но если он узнает, что пектораль до сих пор существует и необходимо, чтобы…
— Ты дашь мне закончить или нет? — вскипел археолог. — Если бы алмаз был по-прежнему в Уайтчепле, я бы с этого и начал. А я начал с другого — с того, что след его потерялся. Лет десять тому назад раввин и его старший сын, тоже избравший духовный путь, были убиты темной зимней ночью. Шкатулка исчезла.
— О, господи! — простонал расстроенный Альдо. — Мне кажется, мы никогда не разыщем этот несчастный алмаз!
Им владеет сам дьявол!
— И мне так кажется! Знаешь, что я тебе скажу? Если нам все-таки удастся его отыскать, мы, не медля ни единой секунды, передадим его Симону, с тем чтобы он наконец вернул его на место. Этот камень внушает мне страх и отвращение: слишком уж много на нем крови!
— Но вот чего я не могу понять: как попал алмаз к проститутке самого низкого разряда?
— Поди знай! Ее покойный муж был вором. Он мог украсть его где угодно.
— И с таким наследством эта самая Элизабет Стрейд предпочла панель, а не обеспеченное существование?! Она же могла его продать!
— Не так-то это легко! Она же прекрасно понимала, что муж нашел камешек не во время прогулки по Гайд-парку.
И потом, этот древний отполированный алмаз на первый взгляд не кажется таким уж соблазнительным. Без всякого сомнения, она и не подозревала о его ценности. Скорее всего она берегла его в память о муже, как некое подобие талисмана, и носила его всегда с собой. Убийце хватило времени только на то, чтобы перерезать ей горло и разорвать платье. Камень выкатился, вот и все.
— Известно, что самые простые объяснения часто оказываются самыми лучшими, — вздохнул Альдо. — И все-таки давай пофантазируем. А что, если Потрошитель искал именно этот камень?
— Это не фантазия, это уже бред, — сказал, пожимая плечами, Адальбер.
— Я не знаю, слышал ли ты, но рассказывали, будто этот единственный в своем роде преступник был не кем иным, как герцогом Кларенсом, внуком королевы Виктории. Он умер в 1892 году, хотя ходили слухи, будто он еще жив, содержится в сумасшедшем доме, где разлагается заживо от неизлечимого сифилиса.
— Откуда ты все это взял?
— Лорд Килренен рассказывал эту версию моей матери.
Согласись, что история была странной — вначале во всех этих ужасах обвинили евреев, а потом внезапно вообще прекратили расследование…
Вошел Теобальд и объявил, что обед на столе. Друзья уселись за стол, ограничившись мытьем рук. Переодеваться ни одному ни другому не захотелось.
Пока они отдавали должное супу из омаров, Морозини размышлял. К злодеяниям в Уайтчепле он вернулся только после того, как их тарелки опустели.
— А что думает портной Бертрама по поводу убийцы своего отца и брата? Он кого-то подозревает?
— Возможно, но он закрылся, как устрица, стоило мне задать этот вопрос. Мне кажется, он боится.
— Но чего, бог мой?
— Полиции. Когда нашли обоих убитых, он не решился ни на какое обвинение. Иначе пришлось бы рассказать о «еврейском камне», а он был уверен, что их обвинят в укрывательстве краденого или даже в краже… Та полиция, которую мы с тобой знаем по высоким чинам и кабинетам Скотленд-Ярда, не имеет ничего общего с той, что действует в бедных кварталах. Особенно в тех, где большинство населения составляют иностранцы, а тем более евреи.
