Димка смущенно почесывал затылок, раздумывая, стоит ли доказывать, что просто пошутил. А я, мол, этой шутки не поняла, иначе бы сработала голкипером. Наташка посетовала на то, что зря мы не живем в Америке, там Ефимова уже давно бы привлекли к ответственности за жестокое обращение с женой и животными.
– Только после вас! Зачем обрядили Бориса в шкуру красного коня?
– Ты глубоко заблуждаешься!
Я мстительно выловила из кастрюли четвертую сосиску. Обойдется тремя.
– Борис в своем истинном обличье купает в реке двух краснорожих жеребцов Брусиловых. Полчаса назад закинул их в воду. Наверное, еще не вымочились как следует.
– Не нравится мне эта картина, – задумчиво произнесла подруга. – Уж слишком красный этот «Красный конь». Жаль, что его выкупать так и не успели. Наверняка бы цвет поблек.
– Зачем? – удивился Димка, сунувшись в кастрюльку с сосисками и со словами «не пропадать же добру», закидывая в нее отложенную мной в сторонку сосисочную единицу.
Я невольно с ним согласилась. И в том, и в другом плане. Есть такая икона: «Чудо архангела Михаила». Так вот конь там тоже абсолютно красный. А Петров-Водкин очень увлекался традициями древней русской иконописи, что и отразилось в его творчестве.
– Еще скажи, что на этих жеребцов Брусиловых мы молиться должны, – проворчала Наташка. Я невольно подумала, как далеко зашли мы с ней в своей логике.
– А где все остальные?
Похоже, Димка решил поставить на теме искусства точку. Наташка выудила из старой микроволновки тарелку с картофельным пюре и оглядела ее хозяйским глазом. Сформировав столовой ложкой легкую волну, с сожалением поставила тарелку на стол и, не отрывая от картошки гипнотического взгляда, заметила, что поздний ужин запоздавших господ – тяжкое испытание. И его нам с ней следует выдержать с честью. Не сговариваясь, мы обделили Дмитрия Николаевича ровно на две сосиски.
– Остальные? – с набитым ртом переспросила Димку Наташка. – Остальным все равно бы не хватило. И они достаточно плотно поужинали. Анна Петровна в свободной комнате нашей шоковой бабушки, скорее всего, дремлет под телевизор, а молодежь где-то шляется. Возможно, наблюдает картину купания «красных жеребцов». Одному из них в четыре утра в путь-дорогу. Насчет сроков убытия второго даже Ксюша не знает.
Димка замычал и выразительно потряс головой. Торопить его с переводом не имело смысла – частичная парализация речи откушенным соленым огурцом. Но когда он его проглотил, высказался совершенно на другую тему:
– Совесть-то есть? Всю картошку из-под носа увели. Ну-ка, добавьте изъятое! Я бы свой ужин даже легким не назвал. Он вообще мифический.
Наташка тут же отняла у меня вилку и присоединила к своей, заметив, что «Ефимов прав». Надеяться на то, что, опустошив чужую тарелку, мы с ней вроде как не ужинали, не стоит. Но надеяться надо. И только после компенсации издержек Димка поделился с нами еще одной новостью: он решил вопрос о пятидневном краткосрочном отпуске анестезиолога Брусилова Юрия Сергеевича. По семейным обстоятельствам. И верует в то, что этого времени придурку хватит, чтобы прийти в себя. При этом еще раз посетовал на то, что человека на глазах подменили. Даже ни разу не поинтересовался, где и как его жена.
– А как его жена? – живо спросила Наташка, выгодно оттенив себя на Юркином фоне.
– Неплохо…
А дальше Димка неожиданно замолчал. И выражение лица у него было… Вернее, никакого выражения на лице не было, вместо него – застывшая маска крепко задумавшегося человека, не успевшего при этом проглотить очередной кусок хлеба насущного. И этот человек отрешенно смотрел в незанавешенное, открытое настежь окно.
Не знаю, почему я решила, что с обратной стороны на Димку таращится наш знакомый козел Беська. Наверное, дала себя знать дневная «наглядная агитация». Я непроизвольно выдала: «Бе-е-е…», но до конца озвучить кличку козла не смогла, испуг парализовал речевые каналы связи. Мысленно дорисовала новый горшок с пересаженной в него Верочкой геранью и отгородилась им от нахального козлиного взгляда. Хотя и сидела спиной к окну, обуревало желание сползти под стол, но сил воплотить его в действие не имелось. Наташка, сидевшая к окну боком, неожиданно окосела. Ясное дело, в него ей заглядывать не хотелось. Что она, козлов не видела? Но один глаз у подруги оказался чрезмерно любопытным, тогда как второй очень даже наоборот.
Не знаю, чем бы все кончилось, если бы Димка не сорвался с места и не рванул к окну. Судя по характерному шуму, там он не задержался. Вместо того чтобы выбежать в одну из дверей – на крыльцо или открытую веранду, сиганул через окно и был таков. Неужели боялся пересчитать ступеньки крыльца нетрадиционным способом?
– Ирка-а-а… Кто там пришел? – прикрывая левый любопытный глаз ладонью, через силу поинтересовалась подруга.
– Бе-е-е… – старательно проблеяла я, но дальше этого дело не двинулось. Невозможно вот так сразу после стресса начать легкие непринужденные переговоры. Процесс оттайки носит постепенный характер.
Поверхностный, я бы даже сказала, неуверенный подзатыльник подруги слегка возмутил сознание, вместе с ним и всю мою сущность. По телу пробежала волна дрожи, а с нею выплеснулось облеченное в словесную форму удивление:
– Фига себе!
– Ни фига… – на автомате отозвалась Наташка. – Но кто-то там точно был. Сбегай, спроси у Ефимова. Он наверняка под окнами веранды валяется.
– Зачем?
Прозвучало это у меня довольно глупо, но тем не менее подруга мне вежливо ответила: «Затем!», после чего мы обе вскочили и высунулись в окно, выходящее на веранду. Она была пуста, если не считать большого стола да пары стульев. Наташка тут же заметила, что неплохо бы перетащить туда из кухни лавку и прорубить из веранды выход прямо на улицу, а крыльцо с другой стороны дома вообще ликвидировать. Тогда Ефимову в следующий раз не придется выпрыгивать из окна на землю. Впрочем, он всегда идет своей дорогой. Выскакивая на веранду, почему-то пренебрег имеющейся балконной дверью. А она рядом с окном. Я тут же раздумала вылезать наружу проторенным Димкой путем. Воспользовалась упомянутой дверью.
– Ошибочка вышла. Ефимов внизу, точно, не валяется.
Ухватив меня за рукав, подруга шла следом за мной.
– И выход из веранды здесь ни к чему – сплошные яблони. С помощью веток вниз можно и без всяких ступенек сползти. Только не тебе, слишком много треска будет. Тихо! Дима-а-а… – осторожно позвала она.
Димка не отозвался. Понимая мое состояние, Наташка тут же нашла объяснение Димкиному молчанию:
– Не забивай себе голову! У твоего Ефимова уже прошли первые пятнадцать минут очередного отпуска. Отсчет с двенадцати ночи. Расстроился человек. А мой Кузнецов не расстроился? Вообще озверел. Мочит в речке Брусиловых. Кстати, пора бы им уже и «просохнуть». Надо всех проведать, давно не виделись, да на улице так темно! Полнолуние себя не оправдывает… Мама дорогая! Это я плохо сказала. Ты куда?
